– Папа, – говорю я, – ты плюешь мне в лицо. – В моем голосе равнодушие, которое, я точно знаю, еще сильнее разозлит его. Он хочет увидеть мой страх, но я не доставлю ему такого удовольствия.
Затем – пустота. Мгновение ничего не происходит. Тишина. Я оказываюсь на полу. Я ушибла лицо, оно пульсирует, но боли нет. Входит мать, она тоже выглядит совершенно невменяемой. Плача, она кричит:
– Ты хоть ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, что с нами сделала? – Ее трясет. – Ты эмоционально шантажировала нас, чтобы мы давали тебе свободы понемногу, и вот твоя благодарность!
Я смотрю на нее с пола, все еще странно спокойная. Говорю, как будто обращаясь к ребенку:
– Если то, что делала
Они никогда не заглядывали за фасад, который сами же учили меня выстраивать. Никогда не слышали правды, которую я держала внутри, показывая им лишь то, что они хотели увидеть. И теперь они будто впервые меня рассмотрели. И то, что предстало их взорам, вызывает у них отвращение. Перед ними мерзкое существо, это не их дочь. Как если бы я была одержима демоном. Захвачена злобной силой. Или хуже, не захвачена. Демон всегда был там.
– Хватит! Я больше не хочу слышать от тебя ни слова. Ни я, ни мать не станем потакать тому, во что ты превратилась, – задыхаясь, говорит отец. – Ты останешься здесь, в комнате, пока мы не решим, что с тобой делать.
Дверь за ними захлопывается, и только тогда потоком начинают литься слезы, горячие и гневные.
– Да пошли они!
Потолки на железнодорожной станции высокие. Массивное здание давит на меня. Большие черные куски стали поддерживают арочную крышу, солнце проникает сквозь стеклянные панели, расплескиваясь очагами света на асфальте. Я тяну вниз край платья, оно все время задирается; я надеюсь, что надетый на мне блейзер поможет мне казаться старше своих пятнадцати лет. Идя к выходу, я хватаюсь за ручку сумки, в которой лежит все, что у меня есть в этом мире.
Все произошло очень быстро. Взрослые собрались вместе в той большой комнате, где мы дали так много интервью, той, где все собрались, чтобы услышать о смерти Моисея Дэвида. Той, в которой было принято столько решений. И им сказали, что я сделала.
Тот телефонный звонок был от моего босса из «Берега Москитов», спрашивавшего, когда я собираюсь прийти и забрать заработанные деньги. Я совершила ошибку, такую глупую ошибку. Самую дурацкую из всех, какие могла совершить. Я написала наш домашний номер в бланке вместо номера Раффы, как мы планировали. Одна глупая, глупая вещь, и вот я здесь.
Группу собрали и спросили: «Оставим ли мы ее? Может ли она быть спасена, или она зашла слишком далеко? Повлияет ли ее пребывание здесь на остальных подростков и заразит ли пагубой?»
Все были единодушны. Меня не удивило, что родители голосовали против меня. Они смотрели на меня так, словно я больше не их дочь.
Я позвонила Раффе и сказала, что меня отправили в другую страну. Я не хотела, чтобы он пришел за мной сюда или спорил со мной. Это была ложь, но я не желала его вмешивать. Я чувствовала себя такой ужасной, грязной, пристыженной. Такой чертовски глупой. Я не могла смотреть ему в глаза – и не хотела, чтобы он думал, что теперь должен заботиться обо мне. Пришло время мне самой позаботиться о себе. И я смолчала, будто бы окаменев, впав в ступор. Почти не чувствуя ничего, когда слушала, как разбивается его сердце.
И вот я здесь, на железнодорожной станции в центре города, с чеком на триста пятьдесят фунтов в руке.
– Ты заблудилась? – какой-то парень, высунувшись из машины, въезжающей на станцию, смотрит на меня.
– Я в порядке, – отвечаю я.
– Ты выглядишь потерянной, – настаивает он.
Я иду, не отрывая взгляда от своих ног, но он останавливает машину прямо передо мной, перекрывая путь.
– Слушай, вот мой номер телефона. Позвони, если тебе что-нибудь понадобится, ладно?
– Ты выглядишь так, как будто тебе нужен друг, – говорит он, всовывая мне в руку клочок бумаги.
19
Здесь нет никакого ранчо: 18 лет после
«Это не конец. Ни хрена не конец!»
Я до сих пор чувствую вкус тех слов. И я действительно так думала.
Мы проехали через озера Индианы, пересекли горы и леса Кентукки. И наконец снова достигли Теннесси.
Мы на пути к «Двенадцати коленам».