Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

Так же, как в случае с изнасилованием, любое вовлечение в сексуальные или романтические отношения между лидером и прихожанином или членом его или ее религиозного сообщества в первую очередь является не вопросом секса или сексуальности, а вопросом власти и контроля. Вероятно, наиболее важно в этом случае то, что здесь не могло быть настоящего согласия ни в каких отношениях между лидером и его прихожанами/последователями, потому что такие отношения по определению неравны в смысле власти.

– Да, Памела! Это означает, что даже если они инициировали контакт, речь по-прежнему не идет о настоящем согласии. Кроме того, это очень важно, когда речь идет о понимании согласия в целом, когда дело касается динамики власти и секса, – говорю я.

Памела и в самом деле крутая девчонка. Там, где присутствует неравенство власти, согласие становится более сложным, или, может быть, невозможным.

– Она тут продолжает описывать принцип, – читает Софи.

Он выделил женщин для оказания им сексуальных услуг, в модели сексуально хищнического поведения. При попытках сопротивляться или призвать его к ответу – угрожал жертве разоблачением и позором в обществе. Затем он перекладывал ответственность за сексуальное поведение на нее, сбивая ее с толку тем, что она по крайней мере была согласна, соблазняла его или даже сама инициировала сексуальную активность.

– Мне кажется, это применимо ко многим случаям сексуальных домогательств. Корпоративный сексуальный харассмент легко описать тем же образом, – говорю я. – И даже хуже того, оно не так уж сильно отличается от ситуаций, когда детьми злоупотребляют те, кто заботится о них. Сколько ей было лет, когда это случилось?

– Двадцать восемь.

– А Крийянанде?

– Шестьдесят восемь.

– Гадость какая!

– Модель обвинения жертвы та же, что при динамике у переживших изнасилование, которые обычно чувствуют, что судят именно их, – говорит Софи.

– Это меня, твою мать, бесит, – отвечаю я.

– Итак, – продолжает Софи, – они признали его виновным и обязали возместить ущерб.

– Сколько?

– Миллион долларов.

– Недостаточно.

* * *

То, что мы узнали, разочаровывает и поддерживает меня, огорчает и в определенном смысле дарит облегчение. Как будто невидимое напряжение, окружающее Ананду, исчезло. Сейчас Свами Крийянанды нет в живых, а коммуна – счастливая, внимательная к своим членам корпорация с прекрасным менеджментом среднего звена и альтернативной частной школой.

Но во время нашего исследования в кафе мы узнали, что Крийянанда был исключен из «Содружества самореализации» (группы, созданной Парамхансой Йоганандой) – как раз перед тем, как он основал Ананду. «Содружество» заявило, что его поведение стало «корыстным».

Я цепляюсь за обыденность фразы «его поведение корыстно». Так просто, и все же, когда речь идет о личности, которая проповедует просветление и считается каналом к высшему, проводником к божественному, эти элементарные слова могут означать начинающееся разложение. Не важно, являешься ли ты лидером коммуны, культа или даже шаманского ритуала, быть в мире духовного означает «служить», служить людям, а не себе. Я думаю о других группах, включая мою, где разложение «корыстных» может перейти в развращенность и злоупотребление властью. Это случилось с Дэвидом Бергом, и намного быстрее, чем большинство людей готово признать.

В следующие несколько дней я начинаю интересоваться – возможно, желая отвлечься – самим Риджем. Что это за странное место, колыбель духовности, наркотиков и фольклора? Что делает этот крохотный городок центром притяжения для всех этих «не таких, как все»: свами, коммун и технологических предпринимателей? Чем он привлек битников, поэтов, монахов, а сейчас – и двух девушек в пикапе?