– Что бы ты сказала, если бы они спросили тебя, почему ты не ходишь в «нормальную» школу? (Она изображает в воздухе кавычки вокруг слова «нормальную».)
Я испытываю прилив возбуждения, так как дословно помню, что говорит на этот счет мой отец:
– Наша система обучения здесь учитывает не только учебные предметы, она включает изучение Библии. Чего, как я слышала, нет в обычных школах. Также нас обучают люди, которых мы любим и рядом с которыми живем, в маленьких группах, а не в классах с сотней учеников.
– Говори «в переполненных классах», «сотни» может звучать надуманно, – исправляет меня Фиби.
Я киваю – детали важны, они способны выдать нас. Выдать, что мы на самом деле представления не имеем о том, что такое школа.
– Что ты скажешь, если они спросят тебя, как много ты работаешь в доме? – говорит Фиби.
– Детям полезно иметь обязанности, это часть нашего обучения, и это помогает нам развиваться.
Кажется, она ожидает большего, так что я добавляю:
– Нам очень нравится помогать по дому.
Я стараюсь не думать о ранних сигналах к подъему, о контрасте между тем, насколько холодно в кухне по утрам, и тем, как жарко делается, когда ты запускаешь промышленную печь. Не думать о том, как нас ругают, когда нам не удается растянуть пищу на огромное количество людей. Я просто представляю, как смотрю на моего спящего брата-младенца. Такого милого. Тихого. Уютного. Я заканчиваю на мечтательной ноте:
– Мы с удовольствием помогаем заботиться о наших братьях и сестрах.
– Что ты скажешь, если тебя спросят, как от вас добиваются дисциплины или даже наказывают?
– Наши родители любят нас, и другие взрослые здесь – тоже, как если бы они были нашими родителями. Нас воспитывают в любви. Я хотела бы, чтобы все дети чувствовали себя такими же любимыми и чтобы о них так же заботились, как о нас. Даже у тех детей в наших домах, кто живет только с матерью, есть целая семья людей, которые заботятся о них.
Эти слова выскакивают из меня на автопилоте – затверженные, отрепетированные.
– Очень хорошо.
Фиби ерзает на стуле, возможно, давая знак, что увеличивает сложность «интервью» на пару пунктов.
– Что, если они спросят тебя о «кокетливой рыбалке»? Что, если они скажут: «Мы слышали, что матерей здесь используют для секса за деньги, чтобы обеспечивать дома»? – говорит она.
– Я никогда ничего подобного не видела и не слышала о таком. У моих мамы и папы любящие отношения, они – хороший пример чудесного брака, – отвечаю я без запинки.
Фиби упрекает меня:
– Здесь нужно больше, это слабовато. Может, сказать что-нибудь о том, что ты надеешься однажды иметь «такие же» отношения, когда вырастешь.
Я киваю.
Затем она продолжает:
– Что насчет «Книги Дэвидито»? Ты читала ее?
Я вспоминаю о фотокниге, которая имелась в каждом доме, где я росла. В книге Дэвидито, сын Моисея Дэвида, «занимался любовью» с тетями в доме. Там было много страниц фотографий. На них у всех взрослых были мультяшные лица. Дэвидито был обнажен до пояса, и его ласкали – сексуально ласкали, – чтобы уложить спать. Они называли это «Время любви». И затем я вспоминаю день, когда мы сожгли книгу, потому что люди извне «не поняли бы подобного».
– Мы избавились от этого много лет назад, – говорю я тихо.
– Нет, это неправильный ответ, – рявкает она.
Взрыв разочарования и стыда вспыхивает во мне. Я так далеко прошла в ее тесте и все испортила. Я мысленно оправдываюсь:
Фиби раздраженно прерывает мою внутреннюю мольбу:
– Просто скажи, что не понимаешь, о чем они говорят.
– Стоит ли мне спросить: «Что это?» – спрашиваю я.
– Нет, так они получат возможность начать рассказывать
– «Книги Дэвидито» не существует, – говорит Фиби, устремив на меня палец.
8
Тусон и космос: 15 лет после
От поездки из Калифорнии в Аризону захватывает дух. Мы катимся по безводным марсианским декорациям, вздымая пыль. Долгое путешествие освежает душу – не только из-за расстояния или времени или благодаря тому, что перед тобой сменяются ландшафты. Это может быть так же просто, как «посидеть» наедине со своими мыслями или погрузиться в них. С тем чтобы «присесть», у нас проблем нет: двенадцатичасовая поездка занимает четыре дня; мы не спешим, как и Мамасита.
Когда мы выбрались из «Двенадцати колен», нам все казалось абсолютно новым. Мы были словно младенцы, очарованные миром вокруг.