Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

– Аллилуйя, спасибо, Господь, аллилуйя, спасибо, Господь, – звук говорения на языках развеивает мои фантазии. Я сжимаю руку Марии в волнении, мои глаза горят под опущенными веками, я трепещу в ожидании катастрофы.

* * *

Дядя Эндрю не лгал, мы должны быть готовы и оставаться настороже; тридцать разных СМИ заявятся в дом уже через сорок восемь часов. Они повсюду, всегда сопровождаемые одним из взрослых, обычно это команда из трех или четырех. Кто-то из журналистов держит документы, другой – палку с микрофоном на ней, кто-то еще с видеокамерой, иногда тоже со вспышкой. Но среди всех этих людей, с их командами и техникой, мои родители – звезды шоу.

Мама и папа выглядят необычно. Они держат себя иначе; им дали другую одежду, у них даже прически короче, чтобы казаться больше похожими на «них». Кажется, они говорят более уверенно. Я слышу, что их словарный запас стал шире, сложнее. Они вырезали из своей речи все слова, фразы и сокращения, которые мы используем; они оба вполне могут сойти за «тех». Переключения между интервью стремительны. Комнаты с разными съемочными группами, мои родители сидят посередине. В такой обстановке они всегда выглядят немного неестественно: стулья расположены слишком близко друг к другу или к середине комнаты, а не там, где люди сидят в нормальной ситуации.

Свет включен, все по местам, держитесь «естественно».

Я спрашиваю себя, выгляжу ли по-другому я сама.

Я стою в комнате родителей напротив их зеркала в полный рост; смотрю на блузку и юбку, которые они дали мне. Одежда выглядит немного мешковатой на моих худощавых конечностях, но все же, кажется, почти новая. Я трогаю волосы, заправляю несколько завитков в прическу: волосы наполовину подняты, наполовину распущены, – обычно так не разрешают делать. Проводя руками вниз по жесткому хлопку новой блузки, я думаю, сойду ли за одну из «них», как мои родители.

Интересно, нужно ли будет вернуть ее, когда все это закончится.

Вопросы такие, каких мы ожидали, часто кажется, что репортерам дали тот же список, что и нам. Никаких настоящих сюрпризов, все, как мы репетировали.

– Небезопасно ли здесь находиться детям?

Я слышу, как мой отец говорит: «Наши дети – счастливые, здоровые и хорошо воспитанные ребята».

– А обвинения в сексуальных домогательствах, что вы на это ответите?

– За все мои двадцать лет в «Детях Бога» я ни разу не видел ни одного случая абьюза в отношении ребенка.

– Распадутся ли «Дети Бога» теперь, когда у них забрали детей?

– Это не первый раз, когда христиан преследуют за их веру, и не последний. Мы будем бороться за то, чтобы вернуть наших детей их любящим родителям, в дом, которому они принадлежат.

Мои родители кажутся такими умными, их ответы – такие острые. Даже мама, которую я в своей жизни не так уж часто видела открывающей рот, производит впечатление красноречивой и самоуверенной. Они работают в команде; папа, несомненно, лидер, тогда как мама подтверждает его ответы, поддерживающе кивая. Бывает, отвечает и она. Во всех этих безумных переменах мои родители и вправду подходят идеально для своего невероятно важного задания.

Торнадо журналистов длилось около недели. Теперь пресса ушла, и дом успокоился, мы возвращаемся к нашей привычной повседневности. Мы снова одеваемся, как раньше. Белоснежная блузка исчезла, мои волосы собраны в тот же низкий хвост на затылке. Дни опять заполнены готовкой, уборкой и молитвами.

Мы с Марией готовим ланч. В меню печенка и картофель. Печенка – одно из моих наименее любимых блюд. Я терпеть не могу ни готовить ее, ни есть. Поскольку знаю, как она выглядит, когда ее готовишь: покрытая ранами и гнойными нарывами. Нам дают мясо даром на рынках и скотобойнях в местных городках и городах поблизости. Взрослые говорят мясникам и рыночным торговцам, что мы – благотворительная организация, достают папку, полную фотографий приютов или детей в Африке или Азии. Мы жили так, сколько я помню: чего бы это ни стоило, нужно раздобыть еду. Есть постоянные доноры, к которым они возвращаются каждую неделю. Полезно, но означает, что продукты, которые мы получаем, обычно с истекшим сроком годности, а иногда и вовсе никуда не годятся. В сарае, куда направляемся мы с Марией, мы храним пищу, которую нам дают, включая эту ужасную печень. Как бы мы ее ни приготовили, есть я ее не хочу.

Мы обуваемся и берем пальто с вешалки. Ничто из верхней одежды никому на самом деле не принадлежит, мы просто надеваем то, что нужно, когда нужно. Мои руки проскальзывают в рукава большого мужского пальто. Оно свисает у меня ниже колен.