Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

Мое воображение подбрасывает мне жуткие образы: подростки у главных ворот, сваленные в ужасную кучу, а посланные небесами свирепые медведи отрывают у них конечности. Забрызганная кровью оторванная рука падает на подъездную аллею, до сих пор одетая в рукав куртки, которой я так сильно жаждала.

Может выйти некрасиво.

Пока мой отец очищает рану, я замечаю, что его нос сломан на спинке. Рана глубокая, но когда он стирает кровь, все оказывается не так плохо, как на первый взгляд. Однако нос начинает набухать.

У него будут черные глаза. Бедный папа.

– Ладно, вы видели достаточно. Назад в кухню, девочки. ЖИВО! – рычит он.

Мы идем обратно в кухню, и Мария смотрит на меня. «Ого!» – шепчет она одними губами.

Дрожащей рукой я беру овощечистку и сажусь рядом с грязной кучей картофеля.

– Ты в порядке? – спрашивает Мария.

– Да. Просто это странно – видеть отца таким, – говорю я.

– Ага, странно.

Уверенный в себе Гидеон никогда не бывает слабым.

– Все еще думаешь, что эти парни не опасны? – интересуется Мария.

Вопрос повисает в воздухе, пока мы выбрасываем очистки от картошки в мусорную корзину. Мой папа никогда не бывает уязвимым, он никогда не демонстрирует ничего, кроме авторитета, гнева, ума, – все это он использует как оружие. Когда брюшки картофелин показываются из-под твердой грязной кожуры, я принимаюсь думать обо всех тех случаях, когда хотела увидеть отца избитым, окровавленным, раненым или даже мертвым. Я бросаю взгляд на свои ногти, забитые грязью, черные от чистки картофеля, и чувствую себя странно виноватой.

Это не ощущается так, как мне желалось. Множество раз я думала, насколько лучше нам и, что более важно, маме жилось бы, если бы его не было в нашей жизни.

Я вспоминаю, как первый раз пыталась убить его – мне должно было быть около пяти лет. Я попробовала отравить его с помощью каких-то штук, которые нашла в саду в Африке. Мои ногти тогда выглядели так же, как сейчас, потому что я копалась в земле. Я приготовила отцу утренний чай и смотрела, как он пьет, воображая, как он падает замертво к моим ногам, а я немедленно превращаюсь в героя. Вместо этого он сказал: «Что, черт возьми, делает эта трава у меня в чае?»

Такое разочарование. Я надеялась, что если даже чай не будет смертельно ядовитым, по крайней мере он вернет меня во времени. К какому-нибудь лучшему моменту. Или отправит вперед. Куда угодно, лишь бы не быть здесь, – думала я, откидывая голову назад и глотая последнюю каплю настоя из листьев.

И тогда дела обстояли не так уж и плохо.

– Я не знала, как мне повезло, когда мне было пять лет, – бормочу я.

– Что? – говорит Мария, возвращая меня обратно к реальности.

– Ничего, – отвечаю я.

10 Они победили. Ее больше нет: 3 года до

– Она худеет, – говорит Мария, глядя на крошечное тело Кейт.

– Я знаю, сейчас уже должно быть видно, – соглашаюсь я.

Мы стоим у кровати Кейт в «комнате девочек». Девочек здесь слишком много. Они спят на полу, на верхних ярусах кроватей, на кроватях на колесиках, выкатывающихся из-под нижних ярусов, «валетом», как мы с Марией. У этого океана девочек недавно начались месячные, и волны этих течений соединились, как приливы с луной. Так что когда оно происходит, то похоже на цунами капризности, гнева и боли, наводняющее нашу комнату.

Но Кейт вышла из этого течения: она беременна. Ей шестнадцать. Она влюбилась в того парня-подростка, с которым мы видели ее на демонстрации. Ему столько же. В группе не так уж редко женятся или беременеют в таком возрасте, особенно с учетом того, что скоро Последние времена.

Кейт лежит в позе эмбриона в отдельной кровати у окна. Кровать – единственная привилегия, которую мы, девушки, можем дать ей в надежде выделить Кейт немного места и облегчить ее положение. Из-за огромного окна, обрамляющего постель, она кажется почти ребенком. Ее стоны едва слышны.

В течение нескольких месяцев Кейт была не в состоянии даже ходить в буквальном смысле, но они все равно заставляли ее работать и вписывали ее имя в расписание. Она не может есть, что бы мы ни предлагали ей. Даже запах нашей готовки ввергает ее в отчаяние. Как только выдается возможность, она возвращается сюда и ложится, свернувшись калачиком.

– У нас нет совершенно ничего, что она могла бы съесть, – говорю я, качая головой.

Моя мама забеременела одновременно с Кейт, это будет мамин двенадцатый ребенок. Членам группы строго запрещено предохраняться, контрацепция считается грехом перед Богом. Так что здесь беременность как воздух, обычно мы даже не замечаем этого. Женщины всегда беременны, кормят грудью или переживают выкидыши.

Забавно думать, что дети мамы и Кейт будут одного возраста.

– Я никогда не видела, чтобы кто-то из беременных так долго был худым. Она должна быть по крайней мере на пятом или шестом месяце, – говорю я.