Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

Холодным утром, оседлав старинный байк, они двинулись в Кале.

Они пробыли во Франции всего час или два, когда случилось несчастье, и мотоцикл сломался. Воображаю их двоих у обочины, увлеченных спором о мартиновом дерьмовом выборе способа передвижения, о том, как он непредусмотрителен, об их политических различиях. Они спорили и отчаянно искали возможность выбраться оттуда автостопом – куда угодно.

И здесь приходит момент, когда в истории, которую я слышала от обоих родителей множество раз по самым разным поводам, для меня происходит поворот. Они всегда рассказывают ее в романтичном духе, обоюдно веселясь, поскольку все это слегка забавно. Но когда мы слушали историю в детстве, происходившее не ощущалось как веселье, хотя, будучи детьми, мы не могли понять, почему именно. То «немного забавно», как говорило мне чувство, возникавшее в желудке, показывало, что ждало мою мать дальше, а также – степень уважения, которую проявлял отец к женщинам вообще. Нам же он преподавал урок о том, как женщин можно продавать и покупать.

На дороге Линду и Мартина в конце концов подобрала супружеская пара на спорткаре. Благодарные за буксир, они проехали еще пятьдесят с чем-то миль, затем остановились перекусить. Линда не очень хорошо знала французский язык. Мартин говорил по-французски неплохо, и напыщенный обмен репликами между ним и мужем вскоре вылился в попытку последнего «приобрести» у Мартина Линду на ночь. Сделка предполагалась следующая: сотня евро папе (по нынешнему курсу) и, в свою очередь, возможность провести ту же ночь с женой. А тот случайный чувак, тридцатью годами ее старше, мог развлекаться с мамой.

Мои родители смеялись, рассказывая нам об этом. Ну, знаете, ваш нахальный отец. Негодный мальчишка. Мамина «чопорная» реакция на предлагаемую сделку. Фригидный цветочек. Обычно папа завершал повествование словами «тогда это были большие деньги, я мог на них купить…», а мама старательно хихикала – в нужном месте, слушая байку в сотый раз.

Тогда же, в то время, мама решила, что с нее хватит. Она не имущество и не принадлежит ему, чтобы Мартин мог ею торговать.

Пока что нет, по крайней мере.

Перенесемся на шесть месяцев вперед от периода, который мама называла «временем дружбы». Она узнала, что Мартин прогуливает университет. Все, что было известно, – что он поехал в Лондон забрать свой ящик с инструментами у друга, который одолжил его (ну, помните, тот парень с демонстрации) и не вернулся. В коридорах Де Монфорта ходили слухи, что друг Мартина увяз в какой-то группе в Южном Лондоне, некоторые назвали ее религиозным культом.

Линда не была близким другом Мартина, но она была хорошей девочкой и слышала о похожих группах, а также о том, что они могут сделать с человеком. Как искажают представление о Боге или Писании, как отравляют наивные умы. Она чувствовала, что ее долг – отправиться в Лондон и спасти этого заблудившегося глупого мальчишку. Ну, то был не первый раз, когда Мартин поступил по-идиотски.

Дальнейшее складывается у меня в голове из разных свидетельств – папиного, маминого, бабушки и дедушки – и, как в любой истории, у каждого тут своя правда, выдумки и собственная идеологическая повестка. Я попытаюсь рассказать историю настолько правдиво, насколько сумею; мне кажется, что некоторые части я способна описать так четко, словно сама была там. Другие мне подарил дедушка, когда мне было двадцать. Он рассказывал мне об этом, глядя на фотографии дочери, которая, должно быть, так никогда по-настоящему и не вернулась домой.

Оказавшись на фабрике в Бромли, Линда обнаружила там около двухсот молодых людей, радостно распевающих песни в промышленном здании с высокими потолками. Потных, машущих руками, обнимающихся молодых людей. Линда говорила, что то, что она увидела, было больше чем счастье – восторг, освобождение, просветление. Она ожидала встретить там болванов, бормочущих мантры, зомби с выпученными глазами и промытыми мозгами. Вместо этого перед ней стояли наиболее живые люди из всех, кого она видела – яркие, сияющие, гостеприимные. Возможно, она старалась держаться холодно в окружении этих юных хиппи, даривших ей объятия и говоривших, что место, куда она пришла, – в точности то место, где она должна быть.

Может, фабрика была полна детей, желавших не так следовать за Иисусом, как найти нечто, чему они могли отдать себя. Принадлежать. По их словам, так оно и ощущалось. «Дети Бога» приняли их безоговорочно, предложив то, чего у многих из адептов никогда не было: дом, в котором их принимали и любили, где им подарили цель и просветление.