По признанию всех членов семьи, Линда до шестнадцати лет верила в Санта-Клауса. Это разбивает мне сердце. Вне зависимости от того, идет речь о внутренней шутке, правде или просто апокрифе, так же как во многих семейных байках, в этой можно увидеть истинный облик человека. Линда была наивной, эфирной, далекой от всего мирского, интеллектуальной до степени недосягаемости.
Она была вторым – средним – ребенком. Происходившим из среднего класса. Жившим на острие надежд и ожиданий, как родительских, так и ее собственных.
С другой стороны, мой папа, Мартин, является плодом разрушенного семейства из рыбацкого городка в Кенте, на юге Англии. Отец Мартина был агрессивным алкоголиком, зато мать – членом «Армии спасения»[30]
и сердцем их маленького сообщества. Мартина называли (пусть даже только он сам) умнейшим мальчиком в школе. Будучи выходцем из бедной среды, он поступил на стипендию в частную школу и этому заведению обязан своим «акцентом английской королевы».Насколько мне известно, впервые папа стал отцом годам к пятнадцати, и на тот момент три года пил. Помню, бабушка мне говорила, когда я была подростком, каким счастьем для нее стало то, что папа «обрел Бога», поскольку к двенадцатилетнему возрасту он успел сделаться алкоголиком, катившимся по наклонной.
Они росли в абсолютно разных слоях общества, в разных графствах, но их пути пересеклись в конце концов: в психиатрическом отделении в Лестершире.
За прошедшие годы я обнаружила, что многие люди довольно специфическим образом представляют себе тех, кто уходит в культы. Для них они вроде пациентов, сбежавших из больничной палаты. По мнению большинства, они неустойчивые, зависимые или обладают расстройствами аутистического спектра. Должно быть, такое видение позволяет создавать комфортное ощущение, что есть «мы» и «они», и между двумя категориями существует грань. Мол, «мы» не сделали бы подобного никогда.
Может, это спасает нас. Выстраивает барьер, за которым – безумцы в белых одеждах, поющие, завывающие или бормочущие, обращающиеся к своим невидимым богам. Но те
Как ни странно, мои родители оказались в психиатрической лечебнице не в качестве пациентов, а потому что оба изучали медицину в университете Де Монфорт. Мама училась на первом курсе, на психолога, папа – на психиатрического медбрата. Многих такое начало сбивает с толку сильнее, чем могла бы история о двух облаченных в больничные рубашки ненормальных с голыми ягодицами, познакомившихся за пластиковой чашкой таблеток мармеладного цвета.
Папа приехал в Лестер благодаря стипендии от частной школы. Мама же, вероятно, следовала пути, который наметила себе с ранних лет. И оба они искали цель в жизни – такую, которая была бы больше их самих.
Он был диким, она – домашней, жадно делавшей то, чего от нее ожидали, и послушно игравшей роль гордости всей семьи.
По рассказам отца, которые мы слышали от него, будучи детьми, в маме его привлекли наивность и образ «хорошей девочки». Сейчас я понимаю, что для него она стала вызовом, может быть, кем-то, кого ему хотелось сломать. Я всегда чувствовала, что в этой истории есть оттенок какого-то скользкого самодовольства. Но, вероятно, он просто был искренне горд от того, что оказался рядом с кем-то, столь далеким от его круга.
В те времена отец был патлатым повесой, помешанным на мотоциклах. Я видела его тогдашние фото: кожаные куртки, рыжие пряди, невероятно худое угловатое лицо. Мне трудно поверить, что маму, зеленоглазую веганку с фигурой в форме песочных часов и волосами цвета воронова крыла, мог увлечь этот плохой мальчик с деструктивными замашками. Но сердце порой желает того, чего
Мартин пригласил Линду на свидание. Соседки по комнате предупредили ее, что у этого парня плохая репутация, и другие женщины в университете не то чтобы положительно о нем отзывались. Но Линда пропускала их слова мимо ушей. Мартин был харизматичным и остроумным молодым человеком с прекрасно подвешенным языком, он мог уболтать тебя на что угодно и выкрутиться из любой передряги. Их первое свидание состоялось в итальянском ресторане, куда Мартин явился пьяным. Это немедленно разрушило мамины представления о том, кто он есть и каковы могут быть перспективы вечера. Впрочем, возможно, она была в основном разочарована в себе и своем выборе. За ужином выяснилось, что Мартин потерял кошелек (нет). Оплатив счет, Линда пообещала себе, что на этом их отношения закончены (нет).
Не исключено, что в ней оставалось нечто, что бунтовало против «всеобщих» ожиданий. Не желавшее стремиться в идеальное безальтернативное будущее. Протестовавшее против плана для хорошей девочки с хорошими оценками, созданной для того, чтобы так