Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

Вот и скажите: из каких слов следует, что анафема относится именно к Ленину и Совнаркому, а не, скажем, к генералу Корнилову или атаману Краснову, которые первыми начали военные действия против нового правительства и массовые расстрелы? Или к вооруженным налетчикам, убившим и ограбившим митрополита Киевского Владимира? Или к тем казакам, что жутко казнили по приказу самостийного украинского правительства делегата Учредительного Собрания Леонида Пятакова? Откуда следует? А из толкования! Эмигрантская церковь — и толкование эмигрантское. А то, что оно сейчас звучит из каждого утюга, — так мало ли что у нас оттуда звучит? Реклама Макдональдса, например, как идеального решения проблемы питания. Что общего реклама имеет с реальностью?

Мне скажут, что дальше у Тихона идет речь о гонениях на Церковь (хотя на самом деле половина того, о чем там говорится, — это последствия отделения от государства, а разве сама Церковь не хотела этого отделения?) Но ведь эти слова произнесены уже после анафемы. Так что не было никакой анафемы персонально большевикам, она относилась ко всем убийцам начинающейся гражданской войны, среди которых большевики были далеко не самыми лютыми (да и с чего бы им лютовать — они ведь победители, они не теряли ни собственности, ни статуса, ни хорошей жизни. Мотива нет…)

Могли ли иерархи РПЦЗ не читать послание патриарха Тихона? Если нет — это печально, если да… надо ли комментировать? И заявление, связанное с отпеванием Сталина, — не вероучительное, а чисто политическое. По сути, РПЦЗ объявляет себя главной, более того, единственной Церковью России, представляющей весь русский церковный народ. Об этом свидетельствуют не только самостоятельные канонизации, но и то, что в начале 90-х годов РПЦЗ стала открывать свои приходы на канонической территории РПЦ. С братской церковью так не поступают. Из этого, правда, ничего массового не вышло, народ «зарубежников» не поддержал, но сам факт имел место…

Так что в главном, по сравнению со временем Гитлера, ничего не изменилось. РПЦЗ, как и активное эмигрантское сообщество, держалось все той же стороны в схватке двух миров и честно разыгрывало свою карту в идеологической войне против СССР.

Отблеск упавшей короны

Перед Тобой, мой Царь, я вновь благоговею,

И больно мне глядеть на Твой Державный Лик.

Сергей Бехтеев

Но вернемся к Николаю, точнее, теперь уже к его образу. Эмигранты немногое знали о происходящем в СССР, да и то, что знали, черпали большей частью из газет, а что пишут газеты? А газеты пишут пострашнее, им ведь не правда важна, а тираж…

Из холодного эмигрантского далека русская дореволюционная жизнь казалась прекрасной сказкой — ведь большей частью в эмиграции оказались люди, которым было что терять, и парижским таксистам было что вспомнить… Грубо, но точно об этом сказано в известной песне:

«А где-то там тройки торопятся к „Яру“,
Луны непонятен и призрачен свет…
За нашим бокалом сидят комиссары
И девочек наших ведут в кабинет»[93]

.

Отсветы памяти падали и на государственный строй. Хорошо жилось при царе, а без царя все стало плохо, холодно и неуютно. Память — дама коварная, любит подсовывать картинки ушедшего счастья.

Не потому ли рухнул их замечательный мир, что царя не уберегли? Ведь сразу после этого все и произошло!

Впервые РПЦЗ заговорила о восстановлении на престоле «законного православного царя из дома Романовых» еще в 1921 году, на том самом первом своем Соборе: «Да укажет Господь пути спасения и строительства родной земли… да вернет на всероссийский престол помазанника, сильного любовью народа, законного православного царя из Дома Романовых».

Было ли это отступлением от февральских идеалов? Ничуть: даже деятели Февраля изначально хотели конституционную монархию, просто с другим царем. А то, что вышло иначе… ну не такая досталась им страна! Нехорошая страна, неправильная…

Люди в эмиграции оказывались всякие, в том числе и монархисты, а многие из бывших «февралистов» стали таковыми от тягостей жизни. Мучениками бывшего царя и его семью стали называть еще с 20-х годов. Даже раньше — начало положил еще патриарх Тихон. 21 июля 1918 года он сказал в проповеди в Казанском соборе в Москве: