«Религиозность царской четы при всей ее внешне традиционной православности носила отчетливо выраженный характер интерконфессионального мистицизма. Этот вывод следует из многих фактов. Известна холодность царской семьи, главным образом, царицы, к русскому духовенству, что особенно ярко выявляется из писем Александры Федоровны („в Синоде одни только животные!“). Даже с высшими иерархами отношения царя и царицы носили исключительно официальный характер.
В то же время современники сообщают о большой их близости и дружбе с широко известным в высшем свете французским спиритом, магом, главой международного ордена мартинистов Папюсом, вызывавшим дух Александра III; с другим французским мистиком, „ясновидцем“ — Филиппом (которого Александра Федоровна в письме от 14 декабря 1916 г. вспоминает как „нашего друга месье Филиппа“, но которого ее же духовник называет „порождением бесовских сил“); наконец, в течение целых десяти лет с Распутиным — до самой его смерти…
Этот мистицизм наложил тяжелую печать на весь душевный настрой императора, сделав его, по выражению прот. Г. Шавельского, фаталистом („Воспитание и жизнь сделали его фаталистом, а семейная обстановка — рабом своей жены“
[70])… Христианство и фатализм несовместимы.Преданный царю человек Пьер Жильяр утверждал, что у царя была „своего рода мистическая покорность судьбе, которая его побуждала скорее подчиняться обстоятельствам, чем руководить ими“
[71].Наш выдающийся русский философ Евгений Трубецкой в таких кратких и глубоких словах выразил свое понимание и личной религиозности Царя, и основной причины его катастрофы:
„Он поставил свою власть выше Церкви, и в этом было и самопревозношение, и тяжкое оскорбление святыни. Он безгранично верил в субъективное откровение, сообщающееся ему — помазаннику Божию — или непосредственно, или через посланных ему Богом людей, слепо верил в себя как орудие Провидения. И оттого он оставался слеп и глух к тому, что все видели и слышали. … Повреждение первоисточника духовной жизни — вот основная причина этого падения“
[72].Но особенно поражает во всем этом тот факт, что увлечение открыто неправославными мистиками-оккультистами и более чем сомнительными чудотворцами происходит в то самое время, когда рядом живут и творят истинные чудеса всем известные праведный Иоанн Кронштадтский, оптинские старцы, которые, однако, царскую семью мало интересуют»
[73].