Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

«Глубины совести» вдруг пробудились в 90-е. И не говорите, что мощнейший идеологический накат тут был ни при чем! В ход пошло все: и ужасы ипатьевского подвала, и старательно отретушированные фотографии семейства с оленьими глазами а-ля Брюллов и выглаженными юными лицами (вы неотретушированные фото видели? Посмотрите, будет очень интересно), и масса «православных» книжечек с тщательным вылизыванием земли под августейшими сапогами, и многое другое, обрушившееся на совершенно неготовое к такому общество воистину как цунами.

«Промывание мозгов» было наглое, рассчитанное на самый некритический «пипл». Рассматривалось все изолированно не только от мировой, но и от русской истории и применительно к мировоззрению обывателя, которому предлагалось поднять себя с мягкого дивана и перенести в екатеринбургский подвал. Тогда это действительно ужасно — свой мягкий животик с дивана да в подвал! Но обыватель-то привык все мерить по себе! И уж тем более привыкла все мерить по себе избалованная и эгоистичная советская интеллигенция, особенно живущая в нынешних пределах МКАД.

А если посмотреть в контексте истории государства российского? Не будем трогать полумифического Ивашку[81]… загляните в Интернет, поинтересуйтесь судьбой императора Иоанна Антоновича. Куда там ипатьевский подвал! Пара минут — и все кончено! А как вам годовалый ребенок, брошенный в тюрьму один, без матери, всю жизнь проведший в заточении и убитый в возрасте 23 лет? Да уж… «веселая царица была Елисавет!»

Но Иоанна Антоновича не канонизировали, как, впрочем, и Ивашку, — хотя они-то, уж безусловно, страстотерпцы. Как и те четыре сестры милосердия, ухаживавшие за ранеными красноармейцами, которых белые между делом пристрелили на какой-то уральской станции. Чем они принципиально отличаются от четырех великих княжен? Почему из всей русской истории для воздевания рук были избраны семь (из одиннадцати!) узников ипатьевского дома? Причина тому была, конечно, и не одна…

Итак, волна пришла в «перестройку» — кто-то удивлен? Все было ярко и ново, небо ясное, трава зеленая, из открытого, наконец, окна в Европу веял свежий идеологический ветерок… то, что дует он с помойки, выяснилось уже потом, когда проанализировали ароматы. Запахи определили… но след весенней радости остался. Что поделать, таковы особенности идеологической войны.

Между 1918 годом и растревоженными вдруг «глубинами народной совести» прошел промежуток в 70 лет. В 1918-м никому бы и в голову не пришло объявлять святым последнего русского императора. В 1988-м его сияющий облик был спущен к нам в полностью готовом виде. Где, по каким идеологическим коридорам текла эта подземная река?

Вот этим-то мы и займемся.

Одна буква — а какая разница!

Есть такая категория верующих, которые не допускают никаких недостатков у Церкви и всякое критическое отношение к церковной деятельности принимают за кощунство. Ни богословие, ни церковная история никогда не разделяли такого взгляда.

…Придя к власти, большевики сделали нечто совершено недопустимое: они демонстративно и цинично уравняли всех граждан новой России во всех правах, в том числе социальных и имущественных. Сейчас мы даже представить себе не можем, что это был за переворот: разом отменить все данное по старому праву рождения и по новому праву денег, вообще все, и сделать равными рожденного в особняке и в курной избе не только перед Богом, но и перед государством. Как привыкнуть к утрате всего, с чем вырос и жил? Это ведь неправильно — вот так взять все и разом отменить!

Одни представители прежней «элиты» смирились с потерей «упоительных вечеров» и стали служить новой власти (многие, кстати, с удовольствием — для тех, кто хочет работать, она предоставляла захватывающие дух возможности), другие оказались сперва у белых, потом в эмиграции. Помните мать главного героя из фильма «Государственная граница»? «Я со своего тротуара не сойду!» Сколько их было таких, выкинутых из прежней уютной жизни и люто ненавидящих уже не большевиков, а всего вылезшего из своих навозных щелей многомиллионного «хама»?

Соответственно, на две части разделилась и Церковь, как в России, так и за ее пределами. Причем большая часть священства находилась с большевистской властью в жестоких контрах. Отчасти от шока — слишком резкими и страшными были перемены, слишком велик соблазн, не разбираясь, обвинить во всех бедах пришедших к власти революционеров.

Были и другие причины, более приземленные. Церковь, как «департамент благочестия», экономически и политически опиралась на государство и его «элиту», то есть высшие классы и буржуазию. Последние большей частью оказались среди противников большевизма, да и сами священники — они ведь тоже не пролетарии, это далеко не низшее сословие Российской империи.