Секта в доме моей бабушки

«Попытки самоубийства не было. Была попытка бегства. Отец к тому времени избивал меня уже два дня подряд. Ночью я попыталась прокрасться к входной двери, но он спал в этот раз очень чутко: сразу выскочил, все понял и стал опять меня бить. На третий день избиение прервал звонок из Москвы. Телефон находился в коридоре, и отец вышел из комнаты. Я знала, что, когда он закончит разговор и вернется, этот кошмар продолжится. Я выбежала на лоджию и в совершенном ужасе стала искать, где мне спрятаться. Возникла идея забраться на шкаф, закрыться какой-то тряпкой и притвориться тючком… Идея была отброшена в силу очевидной глупости. Времени совсем не оставалось: я слышала, что отец заканчивает разговор с Москвой. Тогда я схватила свою сумку, в которой лежал паспорт, и открыла окно лоджии. Я решила спуститься по водосточной трубе и винограднику, уповая на то, что внизу, на асфальте, есть сугробы. Затея рискованная, но детали продумывать было некогда. В результате я сорвалась и таки угодила не в сугроб, а на асфальт, разбив себе лицо и разломав челюсть. Полгода я пролежала в больнице.

Мой отец действительно думал, что я пыталась покончить собой, – по той причине, что он в принципе сильно боялся, что кто-нибудь из его коммуны, как он выражался, «суициднёт». Этот факт говорит о том, что отец все же подозревал, несмотря на веру в себя как спасителя людей, что он обращается с ними бесчеловечно. И он чудовищно боялся судебных последствий суицида в своей коммуне.

Итак, пока меня несли наверх, отец пребывал в совершенном ужасе. Валентина Павловна Стрельцова была единственным человеком, сохранившим способность трезво мыслить в этих экстремальных обстоятельствах. Я, как ни странно, сознание не потеряла и слышала, что она пытается сказать о том, что это не суицид, что со мной были сумка и паспорт. Я вся похолодела, так как версия о самоубийстве была для меня более выгодной, чем версия о побеге. За попытку побега били бы очень долго. К счастью для меня, отец находился в экзальтированном состоянии и с негодованием отверг версию Валентины Павловны.

Но один вопрос – что он думал, и совсем другой – как предъявить этот эпизод общественности, начиная со скорой помощи, которую уже вызвали. За дело взялась Дина Михайловна Чедия. Как только приехала скорая, врачу сообщили, что я потянулась рукой за снежком и сорвалась вниз. Потом, уже лежа в больнице, я неоднократно слышала версию о «снежке», раздражавшую меня своим идиотизмом и литературной слащавостью, но Дина Михайловна придумала то, что могла придумать. Главное – все поверили, и дело обошлось без милиции.

Через год, когда я все же смогла сбежать из коммуны, они стали говорить, что в тот раз я пыталась покончить с собой, чтобы выставить меня крайне неуравновешенным человеком или просто сумасшедшей. Они очень опасались, что я начну рассказывать о коммуне, и поэтому им необходимо было заранее меня дискредитировать».