Сектоведение

Тогда же он занялся исцелениями. Так стала складываться в общих чертах его оздоровительная система “Детка” (в виде советов желающим исцелиться).[1233] Характерно, что в предлагаемых им процедурах с самого начала присутствовала обращенная к нему просьба: “Учитель, дай мне здоровье”. Имеющийся в “Детке” совет помогать нуждающимся также имел вполне ясно выраженный религиозный (а точнее, магически-суеверный) смысл: “Найди нуждающегося человека, кто боится просить, но живет плохо, и дай ему денег 10 рублей, а сам перед этим скажи слова: "Я даю тебе эти деньги, чтобы у меня не было никакой болезни"”.[1234]

Чем дальше, тем больше Иванов занимался исцелениями, и те успехи, которые у него были, окончательно убедили его в верности открытой им идеи и в собственной избранности: “Таких людей еще не рождала Природа, чтобы он для этой цели родился”;[1235] “Люди стонущие выпросили меня у Природы”.[1236] Такая самооценка — классическое проявление мании величия — одного из признаков душевной болезни. По всей видимости, именно тогда у Иванова начались заметные для окружающих психические сдвиги.

Свои услуги Иванов расценивал как платные. По мере роста численности клиентов росло и благосостояние его семьи. “Абсолютно независимый от Природы человек” оказался вполне зависимым от различных житейских благ. Вот как Иванов пишет о приобретении им машины (уже в послевоенные годы):

Иванову Порфирию Корнеевичу — Победителю Природы, как исключительному человеку, сам начальник сбыта сказал: “Я тебе помогу приобрести за твою работу, за закалку-тренировку экспортную автомашину”. <…> Мне каждый человек стремился помочь, чтобы я взял “Волгу” не такую, как все тогда брали. <…> Хоть на две тысячи дороже, но это не “Победа”, а “Волга”. <…> Мне показали эту красавицу, она была бежевая и стояла в луже воды со спущенным колесом, и которой тут же сделали ремонт. Я как хозяин занял место сбоку от водителя и тут же сказал: это машина “Волга” моя, никуда я из нее не пойду. И не зря я за нее заплатил 42 000 рублей.[1237]

Еще до войны Иванов полностью отказался от одежды и стал зимой и летом ходить в одних черных “семейных” трусах до колена, которые он красиво именовал элегантным заграничным словом “шорты”. Он перестал бриться и стричься, и его громадные борода и шевелюра (впоследствии абсолютно седые) сделались его характерной приметой. Естественно, его, мягко говоря, неадекватность, а зачастую и агрессивность, бросалась людям в глаза. Несколько раз его направляли на лечение в психиатрические лечебницы. В ростовской больнице он получил диагноз “шизофрения” и первую группу инвалидности.

В 1936 г., когда было объявлено о проведении VIII чрезвычайного съезда Советов, Иванов направился в Москву, чтобы выступить с трибуны съезда. “Я только хотел свое практическое, найденное на себе, будущему поколению передать”.[1238] Заросший, босой и раздетый Иванов добрался до Дома Советов и встал в очередь на регистрацию за делегацией Северного Кавказа, но немедленно был задержан ОГПУ и доставлен на Лубянку. По словам Иванова, его привели к самому Ежову, что, правда, вызывает большие сомнения. Иванов рассказывает, что не стал ему ничего отвечать до прибытия психиатра:

Ежов спросил: “Почему ты с нами не говорил?” Я ему говорю: “Вам нужно мое имя, отчество и фамилия, а я все это не признаю. Я Учитель народа, ему надо место и условие создать, чтобы остаться без всякой потребности. Это Природа меня прислала сюда в Москву, чтобы я об этом врачам Матросской тишины рассказал, чтобы они знали за мной такой приход на землю”[1239]

В психбольницу “Матросская тишина” его и доставили и продержали там 67 дней. Иванов пишет: “Москва испугалась моих ножек так, как не пугалась в одно время Наполеона”,[1240] и поэтому его, дескать, решили отпустить домой. На Иванова, несмотря на его протесты, надели “пиджак с теплыми брюками и валенки да папаху” и отправили домой в сопровождении двух санитаров, но он продолжал чудить пуще прежнего…

Началась война. Отношение Иванова к Гитлеру было двойственным: