Секция плавания для пьющих в одиночестве (СИ)

Мара кивнул и выдавил глупую улыбку. Все выходило как-то неправильно. Он собирался все ей объяснить, но в конце аллеи Лиза вдруг сощурилась и ускорила шаг: ей хотелось поскорее проскочить площадь перед парковкой — самый открытый отрезок пути. Меньше всего ей хотелось сейчас случайно столкнуться с Молоховым.

— Прогуляемся, если ты не против? — спросила она, оглядываясь по сторонам.

— Конечно, если ты не замерзла…

С минуту или больше они шли молча. Когда они вышли из аллеи на узкую тропинку, Мара дотронулся до ее плеча и приоткрыл свою потертую сумку, показав содержимое Лизе.

— Ты писала, что любишь красное полусухое, да?

— Ты привез выпить? — Она взволнованно улыбнулась. — Отлично! Будет чем согреться. Только не пали его, пока не придем ко мне в номер.

«К ней. В номер», — подумал Мара.

Вскоре они вышли к мосту над оврагом, через который вела дорожка к дальнему хозяйственному корпусу. Эту дорожку почти не чистили, поэтому по ней не гуляли старики. Лиза вела Мару почти бессознательно, думая о том, чем бы развлечь его потом. А Мара все время смотрел под ноги и даже не пытался заговорить первым. Только на середине моста он остановился и подошел к сырой холодной оградке и положил на нее локти. Лиза заметила, что Мару тоже что-то беспокоит. Она остановилась и тихонько подошла к нему.

На дне оврага в пяти метрах под ними лежал мкорый снег. Они простояли так несколько минут, и Лиза стала переминаться с ноги на ногу и похлопывать себя по бокам, чтобы не замерзнуть; а Мара, на рукавах которого появились большие пятна от сырой оградки, казалось, будто не замечал холода.

Лиза подумала, что Мара, может быть, из-за чего-то на нее обижен. Она положила руки на плечи Мары и сказала:

— Правда хорошо, что ты приехал.

— Да, — сказал Мара. — А тут, кажется, совсем не так плохо, как я представлял.

— Пожалуй, что так, — сказала она и улыбнулась. — Но здесь бывает очень одиноко, особенно по вечерам.

Он улыбнулся ей в ответ.

Что-то между ними оттаяло. Он немного успокоился.

— А тут у нас живописные руины, — сказала Лиза. — Жаль, их не увидишь в рекламном буклете.

Она указала на хозяйственные постройки в лесу. В окне одного из домиков горел свет, и тогда Лиза подумала, что там, наверно, заперся ее лечащий врач. «Может быть, у него как раз выходной». Если так, то это была хорошая новость — она означала, что Молохов уже не выйдет до поздней ночи.

Они пошли дальше, и Мара взял Лизу за руку. Его рука была теплой, а кончики длинных пальцев — холодными. «Как хорошо», — подумала Лиза.

Она решила, что они дойдут до дальней ограды, а обратно вернутся коротким путем. У нее уже промокли ноги, но поворачивать назад сразу ей не хотелось, чтобы не обидеть Мару.

— Оставаться надолго одной мне не тяжело, но иногда хочется с кем-то поговорить, — тихо скахала Лиза. — Не с кем попало, конечно, а с кем-то, кто тебя поймет.

Мара кивнул. Они немного помолчали. Вокруг них кружился легкий снег. Впереди замаячил высокий забор и приоткрытая калитка, над которой была приколочена поржавевшая табличка. Мара прочитал: «Курение во внутреннем периметре и по внешнему периметру строго запрещено! Администрация».

Вскоре они замедлели шаг. Лиза откашлялась и заговорила снова — дрожавшим от холода голосом:

— Представляешь, этой ночью мне снились осьминоги на дне Москвы-реки. Никак не могу забыть, как ты о них писал. А утром я подумала, что, может быть, это не так уж и странно. Я имею в виду жизнь осьминогов. Ведь нам, людям, неправильно судить, что для осьминогов хорошо, а что плохо. Вот мы, например, знаем, что большинство найденных осьминогов предпочитают жить на глубине моря, скажем, где-нибудь у берегов Коста-Рики, или даже в холодных водах Арктики, но ведь это совсем не значит, что все осьминоги хотят откладывать яйца, выращивать потомство и до смерти ползать туда-сюда по дну, ворочая своими присосками. Все осьминоги любят одиночество, но может, есть какой-нибудь особый, неизученный вид осьминогов, представители которого предпочитают жить в полной изоляции в неуютной пресной воде и ни от чего не зависеть. Среди других полноценных осьминогов их даже могут считать сумасшедшими, но им самим все равно, что о них думают. Их, этих осьминожьих изгоев, осталось совсем мало, а те, что остались, не хотят попадаться никому на глаза, поэтому их никто и не видел. А что ты думаешь, Мара?..

В этот момент он притянул Лизу к себе и поцеловал ее в губы. Он знал, что не сдержится, что все испортит. И он не сдержался, вернее, это произошло как будто независимо от него самого. А она застыла на месте и закрыла глаза.

Снежинки таяли на ее плечах. В ее покрасневших мочках ушей блестели маленькие шарики сережек. Он подумал, что она, наверно, давно их не надевала. А сегодня надела ради него.

Потом Лиза открыла глаза и улыбнулась. В уголке ее глаза застыла слеза — наверно, из-за легкого, но холодного ветра, настигшего их у моста.

— Что тебе снится одинокими ночами, Мара Агафонов? — прошептала она.

Он выдохнул с облегчением.

— Даже не знаю, мне обычно снится какая-нибудь чушь, вроде того, что я ем бутерброд с курицей.