Светло. Какой-то грохочущий звук. На мгновение ей становится не по себе. Она чувствует себя дезориентированной, как будто не понимает, где находится: все еще в Южной Америке, в горах? Она открывает глаза и видит над головой металлическую крышу автомобиля. Западная Австралия. Пляж. Теперь она вспомнила. И вдруг ее охватывает возбуждение, как в детстве, когда они ездили на северо-восточное побережье и останавливались в коттедже. Она просыпалась под крики чаек и вдыхала аромат свежесваренного кофе, зная, что пляж весь день будет безраздельно принадлежать ей. Там еще была большая спиралевидная раковина, которую мама прикладывала к ее уху, когда они приезжали.
Она садится.
Зевает.
Машина каким-то образом оказалась прямо на пляже, как будто кто-то передвинул ее задним ходом. Дверца открыта, и она видит, что находится на плотном песке, а впереди мягко плещутся волны.
Дженн переводит взгляд на небо, на теплое золото на горизонте, плавно перетекающее в синеву. Вода перед ней отражает эту картину, мерцая в лучах нового солнца. И внезапно ее охватывает необычайное умиротворение. Неважно, как она сюда попала, даже если это было рискованно. Потому что по какой-то непостижимой причине сейчас она чувствует себя в полной безопасности. И это невероятное ощущение.
Она выходит из машины, – на пляж уже опустилась жара. Даже не оглядевшись по сторонам, Дженн скидывает футболку, шорты и все остальное и остается полностью обнаженной. Шлепает по песку и вбегает в полосу прибоя. Прохладная вода хлещет по ее икрам, бедрам, животу. Сердце бешено колотится, она визжит. Погружаясь в соленую воду, она видит над собой небо, огромное и прекрасное, и слышит рокот моря.
Улица, заполненная людьми. Город. Автобус отъезжает, Дженн стоит на обочине, я рядом с ней. Она сверяется с картой в своем телефоне, по-прежнему не подозревая о моем присутствии.
Но я чувствую себя прекрасно.
Получилось! Она проснулась в месте с видом на море, как она всегда мечтала. Дункан говорил, что однажды ее мечта сбудется, и я уверен: он сделал бы для этого все возможное, будь у него хоть малейший шанс.
Приятно было наблюдать, как она плещется в море, видеть, как она счастлива. Если она сохранила в памяти этот момент, значит, по крайней мере, он принес ей радость.
Вот что важно.
В этом весь смысл.
Дженн уходит, я следую за ней. Где мы находимся?
Кажется, я здесь уже бывал.
На ее пыльном рюкзаке багажная лента – Сидней. Сентябрь. Значит, она путешествует уже четыре месяца.
А еще это значит, что мы приближаемся к ноябрю и… к машине.
Осталось всего два месяца.
Ну ладно. Как бы то ни было, время еще есть, если мы продолжаем возвращаться в ее прошлое. У нас еще есть время.
Из-за облаков пробиваются жаркие лучи солнца, и я, прищурившись, смотрю на него. Странно, мне всегда казалось, что зима в Сиднее мерзкая. Мы проходим мимо старых скрюченных деревьев. Надо же, я и забыл, что в этом городе есть такие деревья. Я помню, какими странными они мне показались, когда мы с Марти в первый раз приехали в Сидней. Как будто я попал в зазеркалье.
Люди с размытыми лицами, в деловых костюмах, со стаканчиками утреннего кофе, спешат на работу. Дженн обращает внимание на девушку, проезжающую на велосипеде, – в легинсах, кроссовках, с рюкзаком за спиной. Примерно так выглядела бы Дженн, отправляясь на работу в больницу. Она смотрит вслед этой девушке довольно долго.
Перейдя оживленную улицу, мы заходим в неприметное кафе. Заказав у стойки черный кофе и пирожное, она садится на одну из длинных скамеек у входа.
Если бы я был с ней, то непременно уговорил бы ее поискать какое-нибудь особое местечко, где взвешивают каждую крупинку, чтобы создать настоящий шедевр.
Дженн всегда была снисходительна к моим дурацким причудам.
В отличие от отца.
Я мысленно переношусь в тот день, когда мы отмечали его семидесятилетие, в сентябре. Родители готовились к этому событию целую вечность: выбирали поставщиков продуктов, заказывали шатры, украшения и прочее. И когда наконец этот день настал, все стало напоминать какую-то гребаную свадьбу. Там были все наши родственники и целая толпа родительских друзей.
Это был один из вечеров бабьего лета. Мы с Лив сидели в саду и пили шампанское. Она завела разговор об отпуске и спросила, не хочу ли я отправиться на выходные в Рим. И внезапно у меня случился настоящий приступ клаустрофобии. К тому моменту мы с Лив «типа встречались» уже где-то шесть месяцев, и меня это «типа» вполне устраивало.
Рим был слишком романтичен для таких отношений.
Я попытался найти какую-то причину, чтобы отказаться: ресторан, какие-то дела, а она будто взбеленилась. Заявила, что я морочу ей голову.