Секунданты

– Да-а… – протянул Валька. – Возьмешь меня в секунданты?

Изабо хмуро глянула на него, встала и, вертя пистолет, ковыряя пальцем то затвор, то в дуле, принялась ходить по мастерской из угла в угол.

– Ты сейчас про Чесса подумал? – вдруг спросила она.

– Про Чесса, – признался Валька. – Ну, не может быть, чтобы мы так никогда не узнали правду…

– Что вы все требуете от меня этой правды? – вдруг ни с того ни с сего возмутилась Изабо. – Что я вам, Господь Бог? То Верочка устраивает всякие комедии и маскарады, то Широков по три часа катит бочку на Второго, то Карлсон – на Широкова! Сколько можно! Дайте мне наконец спокойно работать! Что я вам – Шерлок Холмс? Доктор Ватсон? Собака Баскервилей?!.

Отвечать Валька не стал. Он чувствовал, что вот сейчас поймет эту тайнопись судьбы – взаимосвязь между последними событиями, между недописанной пьесой, лесным озерцом, яростью Изабо и тульским кавалерийским пистолетом. Книга стихов Чесса как-то сама оказалась в руке.

Валька усмехнулся: у него – книга, у нее – пистолет. А что было у того опального поэта в остроге без окон? Что ему оставили, кроме двух женщин – одной в далеком балтийском городе, недоступной, как луна в небе, и по этой причине все еще любимой, и другой – любовь к ней медленно, но верно губил острог? И что мог сказать человек, мир которого втиснут в обтянутую старыми портьерами коробку и замкнут меж двух женских лиц, двух голосов, поющих впридачу один и тот же романс?

Книга сама раскрылась наугад.

– Меж двух дорог мир так убог, так нестерпим, так нестерпимо строг, меж двух веков лежит порог, куда ни встань, везде готов тебе упрек, – тихо подсказал Чесс. – Куда ни кинь, цветет полынь, и желтой одурью забита неба синь. И не уйти из двух пустынь. Хочешь – кричи, хочешь – умри, сгори, остынь…

– Ничего себе прощальный подарочек!.. – опять пожаловалась Изабо.

– А ни фига, – беззвучно сказал Валька Чессу. – Если чего-то не можешь сделать в жизни, очень хочется сделать это на бумаге, ведь так? С этого мы и начнем…

Изабо подошла к нему и заглянула в книжку.

– Подержи, – попросил Валька, а сам взял у нее пистолет, подкинул, поймал и почувствовал, как оружие само влечет руку вытянуться, прикрывая корпус локтем, само устремляется туда, где на другом конце протоптанной в снегу дорожки зеркальным отражением стоит некто с вытянутой рукой, другую заложив за спину.

А вокруг – ледяной пейзаж, пейзаж не времени года, а полного безвременья, бескрайность и безнадежность, которые уже примерещились однажды. Но на сей раз хоть ясно, кто склонится над тобой и какую вещь осторожно возьмет из твоей руки.

– Я, кажется, понял… – вдруг охрипнув, сказал Валька. – Пушкин должен погибнуть на дуэли. Вот чего хотел Чесс!

– В Сибири? – удивилась Изабо.

– Да нет же! Помнишь зайца? Заяц перебежал ему дорогу, когда он ехал из Михайловского в Петербург. А он же верил в приметы – и повернул назад! А потом – все, что с ним было. Ну, как если бы было! Как он остался один. Как ему позволили жить в Петербурге. Как за ним следили. Как его вечно подозревали. Как ему на жизнь заработать не давали… ну, все очень просто! И как он не выдержал, и позвал на поле первую подвернувшуюся скотину! Ты все еще не понимаешь? А последних уцелевших друзей позвал в секунданты…

* * *

Стоило Вальке войти в свою оформительскую конурку, как захрипела радиоточка. Валька пожал плечами – передач не было уже несколько месяцев. Алик с колокольни держался на заводе, как и он сам, непонятно за какие заслуги.

Под обеденный концерт «По заявкам слушателей», естественно, Вальке веселее работалось. Денис Григорьевич велел нарезать букв и дал образцы. Примерно к середине концерта появился и он сам.

– Готово? – спросил он.

– Заканчиваю. Вот это можно забрать, – и Валька дал ему стопку пластиковых букв для неизвестно каких лозунгов и девизов.

Ты сейчас никуда не уходи, – предупредил парторг. – Ты мне будешь нужен. Карикатуры тебе рисовать приходилось?

– В школе, – ответил Валька. – На учителей, а что?

– Я имею в виду – большие, и чтобы похоже?

– Постараюсь.

Вместо того, чтобы уйти, парторг сел на табуретку и молча стал листать старый журнал «Огонек». Он нервничал. Что-то он сегодня затеял. Отложив журнал, он встал и выглянул из конурки. Если дойти до двери склада и подняться на шесть ступенек железной лестницы, то просматривался весь инструментальный цех. Парторг не поленился, убедился в этом и вернулся.

Стоило ему присесть, как очередная песня кончилась и зазвучал громкий прокуренный голос Алика.

– Сегодня у нас в студии один из самых уважаемых на заводе людей, – без всяких предисловий, работая под профессионального диктора, объявил Алик. – Денис Григорьевич Буденко расскажет нам о последних событиях в заводоуправлении!

Парторг опять вскочил и вылетел за дверь. Валька остался слушать.