Секунданты

Тут руки его сами, без всякого приказа, совершили странное движение: локти растопырились, пальцы растопырились, ладони повернулись вверх – вот так вот! Это уже было с ним однажды – когда накатило поиздеваться над Карлсоном. Но прибавилось резкое, даже судорожное движение шеей – голова набок, подбородок вперед, даже нижняя губа, и та подалась вперед.

Изабо и Четвертый стремительно переглянулись.

– Оба перспективные, – сказала Изабо. – Ну, так кто в этом доме помирал без кофе?

– Если мне в этом доме не дадут кофе, так я повешаюсь! – радостно пообещал Четвертый.

– Ты не сделаешь это своей мамочке!

и Изабо удалилась на кухню, а гость выпутал из бумаги здоровенный старинный пистолет.

– Дуэльный? – первым делом спроса. Валька, поднабравшийся аромату девятнадцатого века.

– Армейский, кавалерийский. Дуэльные были изящнее. А вообще можно было стреляться и из таких. Гляди…

Четвертый показал выгравированную на меди под самым затвором надпись: «ТУЛА 1813».

– Видишь, из него еще по французам стреляли…

Изабо выглянула с кухни и увидела пистолет. Как была, с кофемолкой в руке, она подошла поближе.

– Дуэльный? – с той же непонятной надеждой, что и Валька, спросила она.

– Да нет же, армейский! – удивленно ответил Четвертый. – Ты лучше спроси, как он ко мне попал!

– Спер, не иначе, – разглядывая пистолет, брякнула Изабо.

– Выменял на арапник у клоунов! – произвел впечатление Четвертый. – Ты знаешь, что такое контейнер с клоунским багажом? Там у них только батьки с мамкой нет, а остальное все есть. Башмаки восьмидесятого размера, рожи поролоновые, череп там же завалялся, настоящий, между прочим. Я им арапник сплел, меня джигиты научили, из ремешков. Он им для репризы понадобился, он щелкает эффектно, если умеешь – не хуже выстрела. Сперва они деньгами хотели заплатить. Я говорю – пустите в хламе покопаться. Вот – нашел. Они его тоже у кого-то выменяли, думали – для клоунады пригодится, а оказалось, не понадобился. Потом мне его ребята починили. Были бы пули и порох – хоть сейчас к барьеру!

– И чего вдруг решил подарить? – осведомилась Изабо.

– Ты же любишь старинное оружие. Вот – память обо мне останется. Ну, не французские духи же тебе дарить!..

– Тоже иногда не вредно… – проворчала Изабо.

Пока Четвертый рассказывал про пистолет, Валька приглядывался к нему. Стало быть, вот он – поэт и циркач, талант из униформы, сгинувший пять лет назад.

Видимо, из всех друзей Чесса этот ей нравился больше прочих – больше Пятого, во всяком случае. Валька прямо-таки слышал резкий смех Изабо, отвечающей лукавому мальчишке на неуклюжий комплимент: «Да я тебе в мамочки гожусь!», он прямо-таки ощущал, как рождалась эта игра в мамочку и мальчика, как обрастала всякой чушью, и одесскими штучками в том числе.

Они пошли искать место для пистолета – непременно на стене и желательно на ковре, хотя такой роскоши в мастерской не водилось. И Валька съежился, когда, валяя дурака возле этажерки, Четвертый чуть не сбил на пол пластилиновое распятие.

– Ишь ты! – поразился Четвертый. – А в этом что-то есть…

Не может быть, чтобы он ничего не понял, подумал Валька, у него же глаза умнейшие! Но он выстроил надежные оборонительные укрепления. И носу из них не высунет – даже ради Чесса…

– Кстати, я недавно где-то прочитал интересную штуку, – и Четвертый уважительно прикоснулся кончиками пальцев к распятию. – Оказывается, Иисус Христос был поэтом! Нет, это не художественный образ, просто все четыре Евангелия написаны, чтоб не соврать, по-гречески, да?

– Не помню, – призналась Изабо, а Валька – тот и не знал.

– Ну так один ученый догадался перевести притчи Христа на арамейский, он же проповедовал как будто на арамейском? И получились очень четкие стихи, коротенькие и четкие, вроде эпиграмм! Представляете?

– Иуда, стало быть, донес из зависти и от творческий неполноценности? – поинтересовалась Изабо. Выманивала, выманивала этого зверька из норки! Но он пришел с приятельским визитом, не более того. Он не хотел ничего, что омрачило бы настроение.

– Про Иуду там не было. Неплохая статья, вот забыл, в сборнике была или в журнале.

– Грамотный! – одобрила Изабо. – Книжки читаешь.

– Рустам дает возможность. Говорит – кому же и учиться, если не тебе, представляешь? – Четвертый кисло усмехнулся. – Они хотят еще одну единицу штатную выбить, чтобы был служащий по уходу, а меня – в ассистенты. Буду в манеж выходить, костюм сошьют. Мерзавцы меня любят. Когда я перед выходом держу их за кулисами, это целая комедия. Они же узнают музыку и начинают выделываться – кто во что горазд. Кто вприсядку, кто лапами аплодирует, кто на одной лапе скачет – ну, сумасшедший дом вывели на прогулку! Печенье, гады, клянчат. Вот, говорят, лошади – страшные попрошайки. Лошадь – что! Медведь – всем попрошайкам попрошайка!

Валька вопросительно глянул на Изабо – что же, эта сопля с живыми медведями возится?

Четвертый перехватил Валькин взгляд.