Секвойя (СИ)

В отличие от матери, Джастин был рад, что о нем все еще помнят. Он даже занервничал, когда они перестали караулить главный въезд на территорию. Он хорошо помнил, что чувствовал в тот момент. Он чувствовал себя Линдси. Ее звезда сияла так ярко когда-то. И где она теперь? Кто из знаменитых людей остался в седле после реабилитации? Зачем это вообще назвали словом «реабилитация»? Это было никакое не восстановление, а самый настоящий позор. Что ждало его теперь там, за этим забором?

Подняв небольшой гладкий камушек с земли, он прицелился и запустил его плашмя по воде, пытаясь сосчитать количество отскоков.

Большая библиотека была, пожалуй, единственным развлечением здесь, так что Джастин много читал. Пациентам клиники разрешалось общаться между собой в строго определенное время, поэтому друзей здесь Джастин не завел. Разве что, пожилого мужчину из палаты напротив, с которым парень иногда играл в шахматы.

Целыми днями Джастин слонялся по коридорам просторного поместья, и успел выучить каждую трещину. Поместье было старинным только с виду. Да и то парня не покидало ощущение, что и состарили его искусственно. Впрочем, здесь действительно было красиво. Внутренние помещения могли конкурировать по уровню комфорта с номерами дорогих частных отелей. Просторный парк, изрезанный извилистыми дорожками, такими узкими, что на них с трудом умещались одновременно два человека, выходил к берегу небольшого пруда, огороженного высоким забором по линии противоположного берега. Если бы не этот забор, мало что указывало бы на то, что это самая настоящая тюрьма. Правда, очень дорогая: новейшая система видеонаблюдения за территорией клиники только усиливала это ощущение.

Эта ссылка казалась ему бесконечной и сначала он считал минуты до того дня, когда сможет вырваться отсюда. Но потом он понимал, что возвращаться ему, в общем-то, некуда, ведь его никто нигде не ждет. И тогда на него всей своей беспросветностью наваливалась черная тоска. В этих терзаниях дни тянулись болезненно долго. Антидепрессанты немного облегчали его страдания. Таблетки были бессменным блюдом на завтрак, обед и ужин. А иногда они заменяли и десерт. Так продолжалось довольно долго. А потом начался курс психотерапии.

Джастин очень много времени проводил наедине с психологом. Обычно довольно дружелюбный и словоохотливый, теперь парень стал замкнутым и недоверчивым. Поначалу он неохотно шел на контакт, был осторожен и молчалив, но затем понял, что единственной целью доктора было действительно помочь ему. И вскоре их встречи участились, а беседы постепенно стали более доверительными. Это была женщина в возрасте, с нависшими веками и косматым пучком волос на голове. Эмилия Барнс, кажется, так ее звали. Она всегда говорила тихо и внимательно слушала. Джастин вообще не припоминал, чтобы кому-нибудь было настолько интересно его слушать, если он не пел. Говорила она немного, в основном задавала вопросы. Со временем Джастин начал понимать, что благодаря ей в его голове все встает на свои места. Она задавала именно те вопросы, которые он давным-давно должен был задать сам себе. После каждого сеанса он выходил из ее кабинета в легком шоке.

Оказывается, он был далеко не таким хорошим человеком, каким он привык себя считать. А еще он был слабаком, предпочитающим избегать проблем любыми путями, и всегда идущим на поводу у своих желаний, на самом деле вовсе не заботясь о чувствах других людей. Однако доктор считала, что это поправимо. И ее терапия, как показало время, проведенное Джастином в клинике, оказалась успешной.

Может быть, сказывалось психологическое лечение, а может и медикаментозное, но за время, проведенное в клинике, его пристрастие к наркотикам заметно ослабло. Однажды утром привычная тоска по косяку неожиданно исчезла. Более того, мысль о дурманящем запахе внезапно вызвала у парня отвращение. Три месяца он не употреблял ничего, крепче черного чая. Признаться, это был самый долгий срок без допингов с самого начала их употребления. И чем дольше Джастин оставался трезв, тем меньше хотел снова погружаться в забытье. Оказалось, что находиться в сознании не так плохо, как ему казалось.

И все же, была одна заноза, которая сидела слишком глубоко. Джастин не мог перестать винить себя в смерти сестры. Это не поддавалось его контролю, он бессознательно считал, что если забудет, то словно простит себя. А ведь он не мог позволить себе такую роскошь, как прощение. Джаззи бы его не простила. С этим психологу пришлось работать дольше всего. Но в таких случаях лучше всего помогало именно время.

Доктор Барнс любила повторять, что чувство вины не приносит пользы, а, напротив, имеет очень разрушительный характер. И еще, что Джаззи хотела бы, чтобы он жил нормальной жизнью. А то, что девочка винит его в случившемся — просто иллюзия, порожденная его чувством вины. Со временем он и сам начал так думать, и ему стало немного легче.

Теперь, каждый раз, когда он снова начинал терзать себя, в его голове звучал голос психолога: