Селестина

С е л е с т и н а. Теперь, когда я одна, разберусь-ка, чего так боится Семпронио. Ведь если дело хорошенько не про­думаешь, удача может прийти только случайно и добра не жди; долгое же размышление всегда приносит хорошие плоды. Перед ним-то я притворялась, но ведь может и вправду случиться, что у Мелибеи в доме пронюхают мои намерения, и как бы мне тогда не пришлось поплатиться жизнью или претерпеть великий позор, если они не убьют меня, а станут подбрасывать на одеяле или жестоко высекут. Горькими покажутся мне тогда эти сто золотых монет! Ах я несчастная! В какую ловушку попала! За мою отвагу и услужливость жизнью должна рисковать! Что же делать мне, бедная я, злополучная? Пуститься в дорогу — страшно, а остаться—тоже не безопасно. Что же, идти мне или вернуться? О жестокие сомнения и растерянность! Не знаю, на что разумнее решиться. Храбрость грозит верной опасностью, трусость — оскорблением и гибелью. На что годен вол, если он не пашет![27] На любом пути я вижу страшные, глубокие пропасти. Если поймают меня с поличным, не миновать мне смерти или остроконечного колпака[28]. Если не пойду, что скажет Семпронио? — Что грош цена моим силам, знаниям и отваге, лукавству и рас­торопности, хитрости и услужливости. А хозяин его, Калисто, что он-то скажет, что сделает? Ему, верно, пока­жется, будто в поступках моих кроется новый обман и я, двуличная предательница, разоблачила его замысел, чтобы получить большую награду с той стороны. А если и не придет ему в голову такая мерзкая мысль, он поднимет крик, как полоумный, осыплет меня яростной бранью, пере­числит тысячу невзгод, в которые попал из-за моей поспеш­ности, скажет: «Ах ты, старая шлюха, зачем разожгла мою страсть своими обещаниями? Лживая сводня, для всех на свете у тебя есть ноги, а для меня — язык; для всех дела — для меня болтовня; для всех лекарство — для меня мука; для всех решительность — для меня слабость; для всех свет—для меня мрак! Зачем же тогда, старая обманщица, ты предлагала свои услуги? Твои обещания вселили в меня надежду, надежда отдалила мою смерть, поддержала во мне жизнь, позволила считать себя счастливым челове­ком. Но раз это все ни к чему не привело, не избежать тебе кары, а мне — скорби и отчаяния». Ах я несчастная, и так плохо, и этак! Кругом беда. Когда меж двух крайностей нет середины, полезнее всего ухватиться за то, что более разумно. Лучше уж оскорбить Плеберио, чем рассердить Калисто. Пойду! Прослыть трусливой хуже, чем понести кару, выполнив обещанное, а удача сопутствует храброму. Вот и ее дверь. Бывала я и в худших переделках. Смелей, смелей, Селестина! Не падай духом, всегда найдется за­ступник, чтобы смягчить наказание. Все приметы мне на руку, или я ничего не смыслю в этом искусстве: из четырех мужчин, которых я повстречала на дороге, трое зовутся Хуанами, и двое из них рогаты. Первое слово, которое услыхала я на улице, касалось любви; ни разу я не спот­кнулась, как бывало. Даже камни покорно стелются мне под ноги. И юбки не мешают, и усталости я не чувствую.

Все мне кланяются. Ни одна собака на меня не залаяла, ни одна черная птица не перелетела дорогу — ни дрозд, ни ворон, ни ночные птицы. А всего лучше то, что я вижу Лукресию у дверей Мелибеи. Она приходится двоюрод­ной сестрой Элисии и не будет против меня.

Л у к р е с и я. Что это за старуха там ковыляет?

С е л е с т и н а. Мир дому сему!

Л у к р е с и я. Селестина, матушка! Добро пожаловать! Каким ветром занесло тебя в эти края?

С е л е с т и н а. Привела меня любовь ко всем вам, до­ченька, да желание передать тебе поручение от Элисии и повидать заодно твоих хозяек — старую и молодую; ведь с тех пор как я переселилась в другую часть города, мне не довелось их посетить.

Л у к р е с и я. Так ты только для этого вышла из дому? Ну и удивила! Это ведь не в твоих привычках! Без вы­годы ты шагу не ступишь!

С е л е с т и н а. Что же выгоднее, глупышка, чем испол­нение собственного желания? А вдобавок нас, старух, ни­когда нужда не покидает, в особенности меня, — ведь мне надо содержать чужих дочерей; вот и пришла я продать немного пряжи.

Л у к р е с и я. Об этом-то я и говорю! Я ведь в своем уме, знаю, что ты, как всегда, дашь лычок, а возьмешь ре­мешок! А у моей старой госпожи как раз основа натянута: ей нужно купить пряжу, тебе — продать. Войди и подожди здесь, вы с нею сторгуетесь.

А л и с а. С кем ты говоришь, Лукресия?

Л у к р е с и я. Сеньора, это та самая старуха со шрамом на лице[29], что жила когда-то близ дубилен, на берегу реки.

А л и с а. Теперь мне еще труднее понять, кто это. Объ­яснять неизвестное еще менее известным все равно что решетом воду носить.

Л у к р е с и я. Иисусе, сеньора! Да эту женщину знает каждый встречный-поперечный. Неужто не помнишь ста­руху, которая стояла у позорного столба за колдовство, пре­давала девушек священникам и разженила тысячу женатых?

А л и с а. Чем она занимается? Может, я тогда лучше припомню?