Сэляви

He заметив, что дети предпочли бы тату или пирсинг,
Не заметив, что люди все уехали на Кот-д’Азюр,
Самый твердый на свете пушистый задумчивый персик
Я возьму, надкушу и присяду на пыльный бордюр.
Не заметив, что жизнь оказалась чудным извращенцем,
Не умеющим помнить, не знающим сладких границ,
Я укроюсь китайским прекрасным как сон полотенцем,
И цветы там, и фрукты, и перья невиданных птиц.
Дайте жить, дайте петь, отнимите судьбу как проблему,
Опустите как в трюм, отпустите меня как в тюрьму.
Я хотела успеть написать не роман, так поэму…
Но для этого надо очутиться хотя бы в Крыму.
Хорошо бы, чтоб память оказалась конфетной коробкой,
Полной ласковых писем, таких, что вовек не прочтут.
Хорошо бы флакон закрывался фигурною пробкой.
Все потеряно, все. А хрустальная пробочка — тут.

* * *

Никакой в этом мире поэзии.
Никакой в самом деле мечты.
И подушечки пальцев порезаны.
И страницы скандально пусты.

Ну, помаешься, позаикаешься,

Ну, посетуешь ты на судьбу.
Но не очень-то перепугаешься,
А покрепче закусишь губу.

Други близкие, други далекие!

Я гляжу ваших взглядов поверх.
Ожиданья огни одинокие —
Худосочный такой фейерверк.

Матерь божья, какая поэзия?

Матерь божья, какая мечта?
Я и шита, и крыта, и резана —
А страница пуста и пуста…

* * *

Я обиды рассовала по карманам
И царапины, как кошка, зализала.
Я училась этим маленьким обманам —
Ничего тебе про это не сказала.

В сумку сунула еще две-три тревоги

И за пазуху упрятала упреки.
Завязала в узелок свою досаду —
Ничего такого мне теперь не надо!

Мне нельзя заплакать, если захочу я.

И молчать нельзя мне, если замолчу я.
Ну, а главное — глубокие карманы,
Чтобы в них держать свои обманы!

Нетерпению купила я уздечку.

Ожиданию достала птичью клетку.
В уголке сложила каменную печку,
Чтоб кидать туда свои стихи, как ветки.

А еще купила швейную машину

И дешевые обрезки матерьяла
И себе карманы новые пришила —
Мне уже карманов старых не хватало…

* * *

На дне старой сумки, качаясь в вагоне метро,
случайно нашаришь забытый пенальчик помады и губы накрасишь.
Усталый, вечерний Пьеро,
которого ждут не дождутся балы, маскарады…

И вздрогнешь от горечи. Жуткая, жгучая слизь.

Возьмешься за горло, захочется кашлять и плакать,
масла и добавки в такие оттенки слились…
Взамен земляники прогорклая алая слякоть.

* * *