Сэляви

Когда 6 мы жили без затей,
Я нарожала бы детей
От всех, кого любила, —
Всех видов и мастей.

И, гладя головы птенцов,

Я вспоминала б их отцов,
Одних — отцов семейства,
Других — совсем юнцов.

Их не коснулась бы нужда,

Междоусобная вражда —
Уж слишком были б непохожи
Птенцы того гнезда.

Мудрец научит дурака,

Как надо жить наверняка.
Дурак пускай научит брата
Вкушать, как жизнь сладка.

Сестра-простушка учит прясть.

Сестра-воровка учит красть.
Сестра-монашка их научит
Молиться, чтобы не пропасть.

Когда б я сделалась стара,

Вокруг накрытого стола
Всю дюжину моих потомков
Однажды б собрала.

Как непохож на брата брат,

Но как увидеть брата рад!
И то, что этим братья схожи,
Дороже во сто крат.

Когда б мы жили без затей,

Я нарожала бы детей
От всех, кого любила, —
Всех видов и мастей.

* * *

— Ах, дочка! О чем ты плачешь?
За что ты платишь?
— Ах, дочка! Я в твои годочки
Давно с твоим отцом
Стояла под венцом.
— Ах, мама! Венчаться мало…
Ну, обвенчалась ты с отцом,
Совсем юнцом, чужим птенцом?..

— Ах, дочка! Я в твои годочки

Уже с твоим отцом
Рассталась, с подлецом.
— Ах, мама! Расстаться мало,
Один подлец, другой глупец…
Да и не о том я наконец.

— Ах, дочка! Я в твои годочки

Хоть не жила уже с отцом,
А все ж бела была лицом…
— Ах, мама! Лица-то мало.
А что я не бела лицом,
Так я же балуюсь винцом,
Ведь ты же знала.

— Ах, дочка! Я в твои годочки

Хоть и жила почти вдовой,
Была румяной и живой.
А ты — девица, не вдова,
А только теплишься едва…
— Ах, мама! Уж осталось мало.
И не жена, и не вдова,
И не жива, и не мертва.
А то, что черное ношу, —
О том не спрашивай, прошу.

— Ах, дочка! О чем ты плачешь?

За что ты платишь?
Чем согрешила?
Куда спешила?
Себя решила…

* * 8

Боль сердца моего — сестра.
Мы с нею видимся нечасто.
И вот от этого несчастья
Моя любовь к ней так остра.
Когда мы с ней увидимся опять —
Предвижу, как я снова онемею.
Предчувствую, что снова не сумею
Ее нежнее прежнего обнять…

Кого в наш век бетона и стекла

Такая боль не гложет и не точит?
И мучаются все, и каждый хочет,
Чтоб эта боль неясная прошла.
А наша власть над жизнию чужой
Такие странные имеет формы!
Все — сами по себе, но до сих пор мы
К родной душе все тянемся душой!

Боль сердца моего — сестра.

А может, надо, чтоб болело?
И в очаге потухшем тлела
Зола рябячьего костра?

Когда потом привязанностей рой

Вкруг каждого запляшет и закружит —
Вдруг человек заплачет, обнаружив,
Как крепко связан с собственной сестрой…

* * *