Село милосердия

— И то правда. У Горуновичихи всех медикаментов — на десяток человек. Ты вот что, Улька, пойди пошукай, — распорядилась более решительная Ганна. — Бачишь машину с червовым крестом? В ней погляди.

То и дело поминаемая девчатами Горунович была в этот момент тоже на подходе к Артемовне. С ней шли четыре сан-дружинницы и Билык.

Директор школы и фельдшерица были не просто знакомы. Горунович, вдовствующая несколько лет, вышла замуж за учителя Ивана Степановича Гладуна, давнего приятеля директора. Поженились они по любви, но, поскольку были не венчаны, на селе о них говорили: сошлись. Билык часто бывал у них в доме. А жила фельдшерица с мужем и сыном в той же избе, где размещался медпункт. Хата была казенной, данной ей сельсоветом. Принадлежала она прежде Ефрему Комащенко, мужику не слишком зажиточному, но, как говорили в Кулакове, справному и потому, очевидно, попавшему в лихие годы под раскулачивание. Дом был просторный, в несколько комнат, однако пол земляной, крыша соломенная.

Повидав на своем веку много горя и страданий, Горунович тем не менее в свои тридцать семь лет не огрубела, остро переживала чужую беду и по-бабьи жалела людей. Только профессиональная выдержка, выработанная годами и жизненным опытом, заставляла ее быть сдержанной, что нередко воспринималось окружающими как черствость.

Когда Билык в полдень пришел в медпункт, Евдокия Степановна уже готовилась к выходу. Она собрала бинты, разрезала на полосы всю имеющуюся в наличии марлю, комплектовала походные аптечки.

— Яс вами пойду, — сказал Билык.

— Пока повременим, Лаврентий Гаврилович, — отозвалась Горунович. — Там еще стреляют. Девчата побоятся.

— А санитарки на фронте? Они из другого теста сделаны?

— Так они ж на передовой…

— И у нас теперь самая что ни на есть передовая, — сухо сказал он. — Враг пришел к нам в дом… Собирайте народ. Уверен, никто не откажется.

И Горунович, отбросив сомнения, побежала по хатам. Билык как в воду глядел: девчата, ее сандружинницы, откликнулись немедленно. Софья Батюк, степенная властная чернобровая красавица, знавшая себе цену, строго сказала:

— За мной не заржавеет. Я враз. Остальных скликайте, Степановна.

А тезка ее Софья Дворник, пообещав прибыть к месту сбора через час, добавила, озорно сверкнув глазами:

— Когда будем молодых хлопчиков бинтовать, так мне чтоб самого гарного отдали…

Она была веселой, жизнерадостной, бойкой на язык толстушкой. На зависть подружкам носила красивые подаренные матерью позолоченные сережки. Та за последний год, получив в звене высокий урожай свеклы, хорошо заработала. Вот и решила порадовать любимую дочку. Будучи на совещании в области, купила ей сережки, каких в селе не было ни у кого.

Услышав слова Софьи Дворник, строгая Лида Пащенко, тряхнув пышными белокурыми волосами, гневно прикрикнула:

— Голодной куме хлеб на уме. Про что думаешь? Нашла время шуры-муры заводить!

— Смех делу не помеха, — обиделась Софья.

— Хватит браниться, девчата, — остановила их Горунович. — Разбирайте поскорее медикаменты и перевязочные средства. Там нас, может, ждут не дождутся, а вы по-пустому сцепились. Приспело время мою науку на практике применить…

Уже за околицей сандружинниц нагнала Ирина Расич. Соседи звали ее Расичкой, добавляя при этом: «Та, что в куркульской хате живет…» Маленького росточка, тонкая, она

смотрелась подростком, хотя на самом деле была значительно старше многих своих подруг. Ирина давно вышла замуж, успела родить и похоронить ребенка. Муж ее был единственным в Кучакове сапожником, ценнейшим для села специалистом. У него шили выходную обувь для деревенских праздников, а в таких случаях даже прижимистые мужики не скупятся; о бабах и говорить нечего. Сапожник был человек состоятельный, построил возле сельмага в самом центре села просторную хату, которую сразу окрестили куркульской, и привел сюда молодую жену. Только недолгим было их счастье. Уже в июне Расича призвали в армию… Ирина одна из первых в Кучакове получила похоронку.

На окраине Артемовки вновь прибывшие встретили Варвару Соляник.

— Ой девоньки, что творится, — заголосила она. — Раненые по всему полю раскиданы. Иные так ослабли, что голоса не подают…

Варвару окружили, начали тормошить, расспрашивать, но Горунович решительно вмешалась.

— Кончайте болтать! — сказала властно. — Раскудахтались. Тут не посиделки. Раненых ищите под каждым кустом, за каждой кочкой. Укладывайте на шинели и волоком… Сейчас укажу, куда сносить.

Фельдшерицу окликнула Ульяна Хобта:

— Тут один дюже тяжелый, Евдокия Степановна. Боимся подступиться…

При виде красноармейца с ранением в челюсть Горунович стало не по себе. С таким она прежде не встречалась. Однако виду не подала. Если заметят, что фельдшер дрогнула, что спрашивать с девчат? Привычно раскрыв санитарную сумку, она начала обрабатывать рану.

— Слышь, Степановна? На том конце поля наши хлопцы, пленные солдаты, убитых собирают…

— Сама видела? — всполошилась Горунович.

— Сама… Хлопчики все оборванные, смотреть страшно! Одних к силосной яме тянут. Там, видать, мертвых складывают; остальных волокут в колхозный сарай…