Село милосердия

Сара бросилась к будке в расчете найти там какую-нибудь одежду. Поповьянцу необходимо снять форму. На нем красноармейское обмундирование и при встрече с немцами, что было вовсе не исключено, это могло плохо кончиться. Сара еще накануне в какой-то разбитой легковушке обнаружила целый ворох платьев. Взяв самое простенькое, она перепоясалась ремешком и выглядела теперь совершенно по-граждански.

Поиски увенчались успехом. В будке нашелся сундук с рабочей одеждой обходчика. Ситцевая рубашка, парусиновый пиджачок, брюки — все потрепанное, замасленное. Брезгливый Поповьянц поначалу наотрез отказался переодеваться, однако Сара настояла. Ведь предстоит пробиваться к своим, возможно, придется переходить линию фронта, и без маскировки не обойтись. Он неохотно согласился и сердито сказал:

— Не надо на меня смотреть. Отвернись!

До условностей ли было сейчас! Но она послушно отвернулась, напомнив, чтоб не забыл выбросить нижнюю рубашку.

— Это еще зачем? — возмутился Поповьянц, не терпевший насилия.

— Рафаэль, — сказала девушка с упреком, пожалуй, впервые назвав врача по имени, — к чему давать врагу козырь? Белье-то на тебе солдатское… — А сама, прислушиваясь к ворчанию, раздававшемуся за спиной, думала: «Какой он еще мальчишка!»

Хотя оба были почти одногодками, Сара чувствовала себя значительно старше и опытнее. Рафаэль слишком эмоционален. Не далее как вчера утром во время одной из атак, когда роту прижало к земле пулеметным огнем, Поповьянц вдруг вскочил и с криком «За Родину, ура!» устремился вперед. Ох как она за него испугалась! В упор били фашистские автоматы, над полем неслись тысячи пуль, и каждая в любой момент могла его сразить.

Рафаэль упал. У нее оборвалось сердце. Убит? Ранен?.. Она выскочила из окопа, рванулась вслед за ним. Рухнула рядом, увидела его испуганный взгляд и… заревела. Ну не мальчишка ли? Глаз да глаз за ним нужен.

Они пошли прямо по шпалам. Поповьянц в кургузом пиджачке шагал размашисто. Сара, едва поспевая, почти бежала. Справа показались домики под соломенными крышами, сараи, заборы. Несколько хатенок было разрушено, от них остались печные трубы.

— Наверное, Артемовна, — неуверенно сказал Поповьянц. — Точнее то, что от нее осталось. Хутор раз пять вчера переходил из рук в руки.

Еще издали они увидели копошившихся на поле людей. Человеческие фигурки, как муравьи, сновали вокруг скирд, то появляясь, то исчезая. Чем занимались люди, стало понятно, когда они подошли ближе. С поля недавнего боя убирался страшный урожай войны.

— Нам дальше нельзя! — испуганно вскрикнула Сара.

— Как же мы без людей? — возразил Поповьянц. — Да и назад пути нет. Восток ведь там, — кивнул он на Артемовку.

Сара первая заметила немцев. С автоматами в руках они стояли чуть поодаль, наблюдая за работавшими пленными красноармейцами.

— Фашисты! Бежим! — шепнула она, увлекая Поповьянца вниз с насыпи. Но было уже поздно, их заметили.

— Хальт! — прогремел грозный окрик. Послышался лязг взведенного затвора.

— Мы беженцы, — шепнул ей Поповьянц. — Только ради Бога, ни одного слова, иначе…

Сара поняла. Рыжеволосая, курносая, зеленоглазая, она вполне могла сойти за русскую или белоруску. Единственное, что выдавало ее национальность, — грассирующее «р».

Немецкий солдат, окинув по-юношески тонкую фигуру По-повьянца подозрительным взглядом, ткнул в него автоматом и рявкнул:

— Юде?

Сара чуть не закричала, но, вовремя вспомнив предупреждение, прикусила язык.

— Нет, — замотал головой Рафаэль. — Армянин. Слыхал? Армения, Кавказ!..

— О Кауказус! — понял солдат, неожиданно обрадовавшись чему-то. — Кауказус гут! — И показал стволом автомата в сторону хутора. — Шнель.

— Нам не туда. Найн! — воскликнул Поповьянц, пытаясь восполнить незнание языка бурной жестикуляцией. — Нам в Борнсполь!..

— Шнель! — сердито прикрикнул немец и угрожающе поднял автомат.

Понурив головы, оба торопливо, теперь уже не по своей воле, зашагали к Артемовне. Подошел еще один немец, помоложе, что-то сказал конвоиру. Тот лишь брезгливо отмахнулся.

— Спрашивает, обыскал ли нас? — шепнула Сара. — Предполагает, что под лохмотьями спрятаны ценности.

— Откуда ты знаешь немецкий? — удивился Поповьянц.

— В школе учила.

— Я тоже. Еще и в институте. А понимаю не больше десятка слов.

— Не забывай, что я знаю язык своих предков, который, к сожалению, очень с немецким схож…

— Тихо, я понял. — И, наклонившись к ее уху, сказал: — Тебе нужно придумать имя. Нейтральное имя…

От неожиданности глаза Сары округлились и стали похожи на две незрелые виноградины. О чем она подумала в это мгновение? Не о том ли, что имя, данное человеку в момент рождения, становится таким же неотделимым от него, как кожа. И еще: что в имя, придуманное родителями, вложен определенный смысл, ее судьба…

— Лидия! Отныне я Лида! Так звали мою погибшую в боях за Киев подругу. А отчество, если позволишь, возьму твое.

— Дело за фамилией.

— Ее можно было бы и не менять. Впрочем, Бумагина… Бумагина. А что если Кулагина?

— Подходит. Теперь, что бы ни случилось, ты Лидия Степановна Кулагина.