Сельва не любит чужих

Больше того! В те благие дни, когда властвовала над людьми дгаа Вва-Дьюнга, Зеленая Твердь, женщины не спрашивали мужчин, хотят ли они, но властно брали их, и великой честью для иолдоносца считался приказ выстроить хижину для супружеской жизни. И женщина украшала себя венком из гаальтаалей не раньше, чем хижина ее наполнялась лепетом детей, рожденных от разных отцов, ибо разве можно остановить свой выбор на ком-либо одном, не выяснив прежде, какое потомство подарит избранный из многих хозяйке и сестрам ее?

Было так. Было! И хотя Предок-Ветер изменил порядок вещей, опрокинув Вва-Дьюнгу на спину и насильно овладев ею, но память о минувших временах не торопится уходить в небытие. Она жива, она откликается сварливыми женскими упреками, когда охотник возвращается из сельвы без добычи, она воскресает в протяжных песнях, что поют длинноволосые, размалывая ручными жерновами зерно.

Ой-ой-ой! Отчего не хотят мужчины дгаа слушать женское слово в совете? Разве нет от пышногрудых пользы?..

Кто мелет муку и готовит пищу? Женщины! Кто собирает в лесу полезные травы, съедобные коренья и насекомых? Опять же они! Женщины приносят в хижины сухие дрова и воду из ручья, женщины засевают поля, полют огороды и убирают урожай, прядут и ткут, делают передники и набедренники, плетут корзины и циновки, варят лечебные снадобья…

Кто, если не женщины, растит детей?

Торжественными кликами провожают люди дгаа уходящего в Высь охотника. Грохотом барабанов – храброго воина. А вслед уходящей жене или матери несутся лишь слезы, ибо уход хранительницы очага – страшнейшее несчастье для семьи!

Если женщина – низшее существо, так отчего же, желая жениться, мужчина обязан уплатить отцу девушки богатый выкуп?

Ой-ой-ой, несправедлив мир…

– Прости меня, мвами… – подняв с пола кисточку, Великая Мать обмакнула ее в глиняную чашу и провела ладонью по животу Гдламини, заставляя ее раздвинуть ноги еще шире, так широко, как только возможно.

– Ай'гья-ай, гьонни-нги, ай-гъю'ай, гьюнни…

Вполголоса напевая заклинания, Мэйли склонилась над ложем, продолжая прерванное дело. Движения ее были точны и умелы, рука тверда, и острая раковинка очистила девичий лобок от золотистых завитков, не причинив невесте ни малейших неудобств. Гдламини закрыла глаза и откинула голову на подушку, отдаваясь на волю искусства Великой Матери, и лишь когда нежный пух п'ью невесомо коснулся самого сокровенного, девушка напряглась и еле слышно застонала.

Ей было сейчас удивительно приятно, словно теплый поток лелеял расслабленное тело, унося вдаль. И самую чуточку страшновато, хотя бояться нечего: то же самое испытывали в былые дни и мать ее, и мать матери, и все матери, жившие прежде. И каждая девушка дгаа, входя в возраст любовных игр, знает: придет неизбежный день, когда ее приведут в убранную белыми покрывалами хижину, велят лечь на спину, раскинув ноги, оголят лобок и мягкой кисточкой очистят вход в запретное для единственного из мужчин, который станет с этого дня входить в нее не через дкеле…

Мало радостей в жизни женщины, но в этот день все посвящено ей, и даже отец склоняется перед дочерью, поправляя, по обычаю, гирлянды свадебного венка.

Свадьба – дело всего народа дгаа. Вот почему строгий дггеббузи наложен на проведение их в неурочные дни. Лишь после уборки урожая настает время создавать семьи. Тогда целыми неделями, а то и более, гремят тамтамы над поселками, зазывая соседей на пиршество. Чем больше гостей сойдется за столом, тем больше счастья будет в новой семье, и потому, не скупясь, выставляют отцы женихов и невест все, что накопили сородичи, все, чем богаты погреба и амбары…

Да, для всякой женщины день свадьбы светел.

Но день свадьбы вождя – праздник всего народа дгаа, и лишь вождь вправе, нарушив обычай, назначить свадебный обряд на неурочное время.

Уже накрыты столы. Уже принарядились обитатели Дгахойемаро и люди иных поселений, сошедшиеся на призывной перестук тамтамов. Уже ждет дгаанга, надевший в честь такого дня золотую маску Кве ттуТ'ти Йю, Пляшущую-без-Забот…

Весело будет ныне, ох и весело же будет!

Недаром накануне все женщины Дгахойемаро целый день, не отдыхая, жевали листья и коренья г'бау и сплевывали разжеванную массу в сосуды из высушенной тыквы, заполненные бродящей травой нгундуни. Нынче, перебродив сутки, содержимое сосудов превратилось в острый, горький и невероятно хмельной напиток, дарующий такое веселье, что пить его нельзя иначе, как разбавив наполовину обычным пивом…

– Очнись, мвами…