Сельва не любит чужих

И, отерев слезу невольного умиления, вновь обратил лик к основному посетителю, правда улыбаясь уже с прё-изрядной натугой.

— Итак, проходите, господин Баканурски. Угодно чайку? Или все-таки кофе? Курить лучше не надо. Но вам — можно.

Все наконец устаканилось.

Необходимые фразы прозвучали, предложение присесть было с благодарностью принято. Потянулся в сторону окна фиолетовый дымок сигарет, а спустя минут пять, не более, осанистый секретарь, больше похожий на отставного старшину (как, впрочем, оно и было на самом деле), вкатил в кабинет стеклянный столик на колесиках, и от чашек истекал к потолку восхитительный запах свежей заварки и сдобных булочек.

Ни кофе, ни крекеров профессор не любил, и в этом его взгляды полностью совпадали с привычками губернатора.

Правда, в последние годы Анатолю Грегуаровичу не часто доводилось перебирать. Он привык к невзгодам, и одним из самых светлых гастрономических воспоминаний для него стал давний уже день, когда электорат Нового Шанхая, расщедрившись, преподнес своему мэру ко дню ангела купленную в складчину пачечку восхитительного, ароматного и возбуждающего «Чаппи»…

Но все это, благодарение Господу, осталось в прошлом, и можно было позволить себе по новой привыкать к столь необходимой роскоши, как отдых в кругу себе подобных.

— Как насчет ликеру, господин Баканурски? — почти по-товарищески прищурился губернатор. — Или, быть может, рюмочку «Вицли»? — Харитонидис доверительно наклонился к собеседнику. — Кстати сказать, контрабанда!

— О! — профессор кокетливо поднес палец к устам, расцветая на глазах. — Ну, в таком случае, не откажусь, Ваше Превосходительство. Грех не попробовать, если контрабанда. Премного благодарен!

Крохотные рюмочки тихонько звякнули.

Дивный, не меньше чем семнадцатизвездочный «Вицлипуцли» нежно обжег отвыкшее от подобных изысков нёбо, и доктор искусствоведения мгновенно захмелел. Этот нектар, разумеется, и сравнить нельзя было с пойлом, которым имела наглость потчевать его, Анатоля Баканурски, старая бандерша Люська!

Несколько охов. Несколько прицокиваний языком.

Несколько обязательных комплиментов виноградарям славного Ерваана.

И началась беседа.

Неспешное, уважительное общение двух уважающих друг друга мужчин, кое-чего добившихся в этой жизни.

Вернее, говорил профессор. Волнуясь и переживая, он излагал подробности несчастья, случившегося с Новым Шанхаем, описывал чудовищные подробности резни, не скрывая, впрочем, и того, что оная резня была, в сущности, спровоцирована действиями руководящих сотрудников Генерального представительства Компании на Валькирии.

Все это, в общем и целом, было известно главе Администрации, и Эжен-Виктор вежливо кивал, позволяя мужественному человеку выговориться, вновь пережить день своей славы.

Впрочем, упоминание о выгребной яме несколько оживило ход разговора. Подполковник заинтересовался.

— О, вот как! Вы служили в боевых пловцах? — он не скрывал приятного удивления. — Где же, любопытно знать? «Котики»? «Тюлени»? «Барракуды»?

Взгляд посетителя тревожно заметался по занавескам.

— «Крокодилы», Ваше Превосходительство, — сообщил он, некоторое время подумав. — Это особое подраз деление, знаете ли, о нем известно очень немногим. Я, собственно, и вам не…

Подполковник рассмеялся. Бесшумно и очень весело.

— Полноте, дружище, — тон его вмиг сделался совершенно свойским. — Они там с этой секретностью вообще с ума посходили, право. Грифы, анкеты, подписки, — он лихо, ни капли не пролив, расплескал по рюмкам коньяк. — «Крокодилы», «Крокодилы»… Это какие же, синие или черные? — Харитонидис хохотнул погромче. — Ну, колитесь! Фон Рюттера или Каппуччи?

— Фон Рюттера, — наугад брякнул профессор.

Он проклинал себя за то, что вообще затронул эту скользкую тему. И губернатора, как выяснилось, знающего личный состав спецвойск чуть ли не поименно. Но больше всего — кретинов, додумавшихся обозвать одну из элитных частей Вооруженных Сил Федерации в честь мерзкой пресмыкающейся образины.

— Ах, у Рютти? — подполковник, увлекшись, не замечал томления, явственно омрачившего чело дорогого гостя. — У которого, старшего или младшего?

— У среднего! — сообщил Баканурски, и только смачный кус булки, сминаемой челюстями, позволил раздражению не вырваться на волю. — У Ламберта!

— Хм… — глава Администрации нахмурился. — Странно. Куно знаю, Оскара знаю. У них разве есть третий?

— Есть, — подтвердил профессор совершенно спокойно. — Двоюродный.

Схватившись за голову, подполковник присвистнул.

— Езус-Мария, конечно! Естественно! Что за склероз? Помню Ламберта, помню. Баскетболист… — губернатор сделал большие глаза. — А что, он разве уже не там?

Указательный палец многозначительно повитал в воздусях.

— Что вы! — всплеснул руками Анатоль Грегуарович, дубленой шкурой провидя, что гроза, похоже, проходит стороной. — Оттуда он ушел. И давненько. Потянуло в море, понимаете ли.

— М-да. Понимаю, — Эжен-Виктор наполнил рюмки в третий раз и, сделав над собою усилие, закрутил пробку. — Я, признаться, тоже закис тут. Семнадцать лет, каково, а?..

Рюмка опустела, и ледяные глаза поофициальнели.