Сельва не любит чужих

Дикие горцы, раскрашенные наколками с ног до макушек, взирали на маскальское утопление, как и предвиделось, поразевав рты, и одобрительно галдели каждый нечастый раз, когда вопящий маскаль, умело запущенный сильною рукой, плюхался вблизи от полуночного берега.

Чем отчаяннее барахтался голохвостый, сражаясь за спасение, тем громче подбадривали его дикари. А если уж удавалось остромордому выбраться вживе на прибрежный песок, то и вовсе выходили из себя: прыгали, как малые дети, гомонили, свистели вслед бегущему. Радовались…

Эти, однако, не столь занимали вуйка Тараса.

Дикие, они дикие и есть, что с них возьмешь?

Совсем иное дело: провиднык ихний!

Слух о новом ватажке горных, незнамо откуда объявившемся и в считанный срок подмявшем под себя всех черных, что бродят в сельве, уже успел пробежать по унсовским селениям, и сбор старейших, поразмыслив, постановил, что такая новина важна первостатейно.

Кто таков? Откуда пришел? Для чего?

Надо было, ой как надо получить ответы. А — не выходило. Те из унсов, что пристали к сему Дмитру да так при нем и остались, мало что смогли поведать, хоть и расспрашивали их вуйки с пристрастием. Говорили: вояка храбрый, умелый, до хлопцев снисходительный. А более ничего не ведали, да не очень-то и ведать хотели…

Сам же Дмитро, как ни старался Тарас, с какого боку ни подлезал, хитря по-всякому, все больше отмалчивался. Хмыкал в негустую светлую бородку, щурился, пошучивал. Самогонку пил, не отказываясь, наравне со славнейшими выпивохами, однако хмелел трудно. Совсем в общем-то не хмелел, хотя парубки его уже с третьей чарки под стол поползли.

Одно, хвала Незнающему, сказал твердо: в грядущей войне, что надвигается с равнины на редколесье, горные встанут, как и обещано было, заедино с унсами, и то, мол, решено крепко-накрепко.

Что ж, и на том спасибо.

Хоть и скупо говорено, а большего вуйку Тарасу знать и не надобно. Ведь скоро, совсем уже скоро, как только подсохнут тропы, поползут с долины люди Железного Буйвола и настанет час реветь «брайдерам». Тут без горных никак не обойтись, и если Дмитро-ватажок подтвердил своим словом то, в чем поклялась отаман-дивчина, то, выходит, и не для чего сверх меры надоедать союзнику.

Пусть ест, пусть пьет, пусть оценит унсовскую душу!

Почти до полудня гремело на берегу Лимпопо веселие.

Когда ж свет-солнышко в самую высь поднялось и припекать стало, подошло к концу великое свято.

Иссякли маскали.

Из полусотни и еще трех лишь семерым удачникам посчастливилось уволочь мокрые хвосты в колючие заросли, густо оплетшие тот берег ручья. Остальные, слабосильные да невезучие, камешками отправились на песчаное дно, карася-рыбу свежим мясцом радовать. И ладно! Теперь надолго поутихнут маскали в своих земляных норах. Месяца два, а то и три носа не посмеют высунуть…

— Ну что, пане провиднык, — с должным почтением, не считаясь с разницею в летах, обратился Тарас к стоящему рядом гостю, — по нраву ли тебе потеха наша?

— Хорошее дело, — не раздумывая, откликнулся ватажок горных. — Так с ними и надо!

Мучить животных, конечно, нехорошо, но крыс Дмитрий ненавидел с детства. Больше того, боялся до рвоты. И ему стоило немалых усилий отучить себя от темного, непонятно откуда идущего страха, возникавшего при одном лишь виде этих мерзких тварей. Так что теперь, с удовольствием наблюдая, как взметаются фонтанчики над поющей водой ручья, дгаангуаби испытывал некое азартное злорадство.

Услышав ответ, Тарас приосанился.

— Верно говоришь, пан провиднык, так и надо. Так и творим! Одначе… — он, прищурившись, поглядел на яростный блин солнца, — как я разумею, так уже пора и попраздновать толком. Ходимо до хаты! Там небось уж готово все…

И верно! На широком подворье вуйковском женки все уже сладили к пиршеству. Не суетясь, вошли бородачи, кланяясь у ворот дому. Расселись, где кому указано. Приготовились.

Заняв место во главе стола, Тарас поднял глиняную чару.

— Первое слово мое к тебе, Незнающий! Как хранил ты унсов прежде, так и впредь береги! Огради роды наши от чужих глаз, опаси от чужой зависти!

Со стуком сдвинули сидящие за столом чарки. Выпили. Опрокинули кверху донцами. Ни из единой на столешницу не пролилось ни капельки.

— Добре! — радостно зашумели хозяева. — Гарна примета!

Тарас постучал кулаком по доске, требуя внимания.

— Вторую чару поднимем, родовичи, за Посланца, сидящего среди нас…

Десятки еще не налитых хмелем глаз уткнулись при этих словах в неприметного человечка, не по-унсьи одетого и гладко выбритого, в простеньких окулярах, упорно сползающих на кончик носа.

— Пусть попразднует сегодня с нами и отъедет от нас завтра в добром здравии. И нехай скажет Великому Отцу, что унсы, хоть и дети его, но давно уже живут своим домом, как свой разум укажет!

Здравицу поддержали. Но не в охотку, а так, из обычной вежливости. И не каждая чара оказалась выпитой до дна.

Тот, за кого пили, краснел и ежился.