Семь божков несчастья

— Сами по себе катабори не слишком дорогие — от пятнадцати тысяч долларов до пятидесяти. Но вся коллекция «Ситифукудзин — семь богов счастья» стоит больше четверти миллиона долларов. Ну а по отдельности… Самый дорогой — Фукурокудзю, — что-то около пятидесяти трех тысяч, а этот Хотэй всего лишь тысяч двадцать — двадцать пять… А я ведь знаю, чаровница, из чьей коллекции эта катабори, — покачал головой Вадим Сергеевич и неожиданно спросил: — Уж не вы ли убили Петра?

Я даже подпрыгнула на месте от подобной наглости — это ж надо до такого додуматься!

— Да вы в своем уме, уважаемый?! — завопила я, наступая на Эйнштейна.

— Тихо, тихо, вы все-таки не на рынке. Но ведь кто-то убил Симкина? И коллекция его пропала. Почему бы вам не быть убийцей? Тем более Хотэй у вас. Может, стоит позвонить в милицию?

— Еще один псих на мою голову, — досадливо сморщилась я, вспомнив, что гад Соломоныч тоже предлагал нечто подобное. — С милицией я уже встречалась, так что оставьте намеки при себе. Кстати, у меня встречный вопрос: откуда вам известно об убийстве? Может, это вы грохнули Симкина и украли его коллекцию?

Вадим Сергеевич не стал в волнении бегать по кабинету, рвать волосы, бить себя в грудь и взывать к моему разуму. Он лишь покачал головой и ласково молвил:

— С Петром мы были не только коллегами, но и приятелями, поэтому товарищи из милиции меня тоже навестили. Кстати, их вполне удовлетворило мое алиби.

— Ха! — я презрительно скривилась. — Это вы ментам про алиби заливайте: они по закону работают, а я…

— А вы?

На какое-то мгновение я задумалась, а потом брякнула:

— А я по понятиям! — тут же поняла, что прозвучало это двусмысленно, и поправилась: — В смысле, по человеческим понятиям. То есть я хочу сказать, что алиби — это еще не стопроцентное доказательство вашей невиновности, его еще проверить надо!

— Проверяйте! — с этими словами Вадим Сергеевич достал из ящика стола коричневую кожаную папку, на которой золотыми буквами было оттиснуто: «Всемирный конгресс историков-востоковедов. Стокгольм».

— Ну и что? — не поняла я.

— Откройте папочку, чаровница. Там лежат моя аккредитация на вышеозначенный конгресс, фотографии, расписания докладов, билеты на самолет…

Да, все так и есть. Внимательно изучив содержимое папки и сопоставив даты, я вынуждена была признать, что в день убийства Симкина Вадим Сергеевич выступал на конгрессе с докладом. Более того, даже в день предполагаемого убийства Бодуна и Касыча уважаемого профессора Кондратьева B.C. в России тоже не было.

— Это еще ничего не значит, — продолжала упрямиться я, но уже не так энергично. — Вы могли нанять киллера. Сейчас это не проблема.

— Возможно. Но я, как вы знаете, в некотором роде ученый, мне ни к чему и некогда заниматься подобными глупостями, — пожал плечами господин Кондратьев, потеряв, как видно, надежду меня переубедить.

Кабинет Вадима Сергеевича я покидала со смешанным чувством досады, разочарования и растерянности. Досада объяснялась просто: расследование зашло в тупик, а у нас появился еще один подозреваемый, но я не знаю, что с этим делать. Впрочем, в запасе имеется еще Лизкина голова, может, она и сообразит что-нибудь.

Выйдя из музея, я решительно направилась к уютному с виду кафе, которое находилось буквально в ста метрах. Мне требовалась срочная релаксация, потому как беседа с Вадимом Сергеевичем оставила глубокое разочарование в моей душе. Да и Лизкину теорию о влиянии сладкого на умственную деятельность следовало проверить — вдруг поможет? Ну если не сладкое, то еда, в принципе, должна внести ясность в мои мозги.

Народу в этот час в кафе было немного. Оно и понятно: кто ж в такую погоду будет сидеть в душной Москве? Нормальные люди сейчас на дачах или на берегу каких-нибудь прохладных водоемов. Только экстремалы вроде меня таскаются по музеям и потеют.

К счастью, в помещении работал кондиционер, так что мне удалось на какое-то время забыть о жаре. Устроившись у огромного окна, я сделала заказ и в ожидании его с тоской уставилась на почти пустынную улицу. Мимо проходили редкие прохожие с кислыми от жары лицами. От раскаленного асфальта поднималось легкое марево, которое, казалось, проникает в голову и вызывает там сумбур. Призвав себя к порядку, я запретила предаваться унынию, а вместо этого попробовать разобраться в ситуации.