Семь дней в июне

Тай был огромным для своего возраста – весил больше ста килограммов при росте метр восемьдесят четыре, то есть на полголовы выше Шейна. Угрюмо-застенчивый, он мгновенно разъярялся при малейшей угрозе или от смущения. Но Шейну он доверял. Шейн не ругал его за одни и те же треники и толстовку каждый день. Шейн знал, что Тай живет с тетей в наркопритоне, которым заправляет португальская банда (и что его маму и сестру в последний раз видели в Хартфорд-парке), но никогда об этом не упоминал. Шейн разговаривал с Таем так, будто они были равны.

Шейн встал напротив мальчика, прислонившись к учительскому столу, и сообщил, что уезжает из Провиденса.

Тай не поднимал глаз.

– Куда поедешь.

– В Бруклин. Там в воскресенье будут вручать премию Littie Awards, – объяснил он. – Я ведущий. И это странно, потому что обычно я не хожу на церемонии награждения.

– Почему.

– Ты слышал о Гейл Кинг?

– О ком?

– Неважно, – пробормотал Шейн. – Я туда не хожу, потому что это бессмысленно. В две тысячи тринадцатом году году Национальная ассоциация критиков присудила премию за лучшее художественное произведение Чимаманде Нгози Адичи[31], а не мне. Считаю ли я, что она пишет лучше меня? Нет. Но это все субъективно.

Тай приподнял уголок губ.

– Ты злишься.

– Да, черт возьми, злюсь, – ответил Шейн. – Потому что мне не все равно. Потребовалось нажить и потерять состояние, выслушать гадателя на картах Таро и посетить кучу заседаний Анонимных алкоголиков, чтобы наконец набраться ума и сил, чтобы произнести эти слова. Мне не все равно.

Тай понял, что его подводят к какой-то мысли.

– Ты все это говоришь, ты зачем это говоришь.

– Тай, почему все твои вопросы звучат как утверждения?

– Ни фига это не значит.

– Слушай, я признаю, что меня волнуют награды. А что волнует тебя?

– Ничего. Я не размазня, ниггер.

– Здесь нет ниггеров.

Тай удивился.

– Ты доминиканец?

– Что? Нет. К тому же доминиканцы – ниггеры. Погугли «африканская диаспора», хоть что-нибудь узнаешь. Господи. – Шейн покачал головой. Время шло. – Слушай, если тебя что-то волнует, ты не размазня. А просто живой человек.

Тай пожал плечами.

Шейн серьезно посмотрел на Тая. Тай ответил на взгляд, будто бросая ему вызов.

– Тайри.

– Да.

– Выслушай меня.

– Да.

– В этой школе не учат. Она готовит вас к тюрьме. Каждый ваш шаг ведет к преступлению, так устроено. В большинстве школ детей не исключают за слово «мудак», не бьют электрошокером за опоздания и не сажают в карцер за пропуск одного урока. В большинстве школ восьмиклассников так не терроризируют. Им позволяют быть детьми, у которых на уме только девчонки и Roblox[32].

Тай снова сосредоточился на блокноте. Он с болью осознавал, что Шейн говорит о нем. Его отправили в колонию для несовершеннолетних за то, что он не высидел положенные часы в школьной комнате для наказанных.

– Ты злишься? Хочешь кому-нибудь врезать? Ничего удивительного. Тебе скажут, что ты животное, но это не так. Ты здравомыслящий человек, реагирующий на безумие происходящего вокруг. Я знаю, потому что был на твоем месте. Мне потребовалось трижды попасть за решетку к выпускному классу, чтобы усвоить урок, который ты выучишь сегодня.

Шейн вздохнул, понимая, что говорит так быстро, что его слова звучат неразборчиво.

– Я тоже боролся. Так же, как и ты.

Ну, не совсем. Как и у Тая, в личном деле Шейна с начальной школы стояло клеймо «жестокий и непредсказуемый». В отличие от Тая, насилие у Шейна не было связано с яростью. Он даже не боролся, чтобы победить. Его целью было причинить себе боль, успокоить свою тягу к саморазрушению – пораниться, раздробить кости, захлебнуться кровью. И именно это заставляло его метаться от приемных семей к детским домам и наконец привело в пустоту, потому что никто не хотел брать в семью чернокожего мальчика с пустыми глазами, тревожными навязчивыми идеями и тревожной… красотой… которая казалась такой странной для неблагополучного ребенка.

– Никто не придет тебя спасать. Ты должен сделать это сам. – Шейн понизил голос, желая, чтобы Тай прислушался, приложил усилия. – Не реагируй на школьных охранников. Не дерись. Не высовывайся, учись, окончи школу и убирайся из этого города на хрен. И не возвращайся, пока не будешь в состоянии помочь такому же ребенку, как ты. Ты меня понял?

Тишина.

– Тай. – Шейн шагнул вперед и ударил кулаком по столу. Мальчик подпрыгнул. – Ты меня понял?

Тай потрясенно кивнул. Шейн всегда казался ему веселым дядюшкой. Он никогда не видел учителя таким серьезным. Поколебавшись, мальчик сказал:

– Я так распаляюсь. Не могу успокоиться.

– Можешь. – Шейн чуть расслабился. – Верь.

– Ну да. Церковь.

– Если тебе это подходит. Но я имел в виду веру в себя. Что тебе нравится?

Тай пожал плечами.

– Наверное… планеты.

– Почему?

– Нравится… что там есть что-то еще. Я не знаю. Мне нравится думать о других мирах. – Он растерянно пытался описать то, о чем никогда даже не думал. – Я… Я рисовал планеты, когда был маленьким ниггером. Глупо.