Семь дней в июне

Телефон Шейна зажужжал в кармане в пятый раз. Извинившись перед Одри, он проверил пропущенные. Это был Тай, звонивший ему до упора, – что было чересчур, учитывая, что они разговаривали утром (это был изнурительный спор о гипотетической рэп-карьере Тая).

– Я тебе перезвоню, – написал Шейн.

– Мистер Холл, в чем источник вашей социальной тревоги? На этой вечеринке полно писателей. Это люди вашего круга.

– Ты так думаешь? Дело вот в чем. Они все меня знают, но я их не знаю. Или я их встречал, но не помню. Давным-давно я… – Шейн замолчал, понимая, что не может сказать Одри, как провел большую часть последних пятнадцати лет – в пьяном забытье. – С памятью у меня не все ладно. Поэтому я никогда не знаю, с кем уже встречался. Это дезориентирует.

– Очаровательно. Приведите пример.

Шейн задумался, прищурившись и поглаживая подбородок.

– Там есть чувак по имени Халил, который меня ненавидит. Без понятия почему.

– Даже не представляете?

– Честно говоря, я не могу вообразить, что когда-нибудь придется разговаривать с этим парнем. Он – человеческий эквивалент спама в электронной почте, – сказал он с отвращением. – Но я, наверное, что-то ему сделал. Кто знает? Раньше я был засранцем.

– Послушайте, я каждый день преодолеваю бурные воды Чеширской подготовительной школы, – сказала Одри. – Общение среди взрослых не может быть сложнее, чем в седьмом классе. Завести друзей несложно. Просто будьте активным слушателем. Если слушать достаточно внимательно, сможете понять, что человеку от вас нужно. И если дать ему то, что ему нужно, получите друга на всю жизнь.

Шейн не мог не усмехнуться над словами этой маленькой мудрой женщины.

– Ты ужасающе проницательна.

– Я знаю. – Одри усмехнулась, и ее ямочка заиграла на щеке, как у Евы. Со снисходительным вздохом она откинулась на подушки, устремив взгляд на заросший зеленью задний двор за террасой. – Это тяжело, если честно.

– Ты всех нас раскусила, да? Как будто ты готова поддерживать эмоционально всех приятелей на свете.

– Отличный слоган для психиатра.

– А есть ли у тебя приятель, который окажет эмоциональную поддержку тебе? Являются ли твои друзья такими же хорошими слушателями, как и ты?

Одри подумала о Парсли и чуть не расхохоталась.

– Нет. Я люблю своих подруг – не поймите меня неправильно. Но средняя школа – это так трагично. Общение по видеосвязи с мальчиками на ночевках, вейпинг на Балу губернаторов – это… глупо. Мои друзья глупые. Но я не глупая. Я уверена, что уже взрослая.

– Взрослая жизнь – это ложь, Одри. Мы все просто дети высокого роста.

– О, я в курсе. Я очень хочу сделать все правильно. Лучше, чем вы все.

Он посмотрел на Одри, невысокую девушку, оглядел ее с ног до головы и кивнул.

– Знаешь что? Я верю, что так и будет.

Шейн поднял свой стакан с минералкой, и Одри чокнулась с ним своим коктейлем Ширли Темпл. Они посидели еще минуту, наслаждаясь ароматным воздухом и мирным видом на задний двор с балкона Сиси. Если бы не два небольших, переплетенных между собой дерева магнолии, растущих на заднем дворе Сиси в бруклинских джунглях и дотянувшихся до самой террасы, можно было бы увидеть линию панорамы Манхэттена.

– Мама – моя эмоциональная поддержка, – призналась Одри. – Она – самое главное в моей жизни.

Шейн мягко улыбнулся.

– Родственные души.

Внезапно Одри повернулась всем телом, чтобы встретиться взглядом с Шейном.

– Вы с моей мамой не просто друзья, мистер Холл.

– Что? Но мы же…

– Пожалуйста, я не ребенок.

– Но ты же ребенок.

– Только с точки зрения прожитого времени. – Одри оскорбленно сложила руки на груди. – Вы ее не обидите?

– Не обижу!

Одри заглянула за угол, в направлении раздвижных дверей.

Шейн проследил за ее взглядом. Евы не было видно, значит, все чисто.

– Будьте с ней поласковее, – быстро и тихо сказала Одри. – Мама многое держит в себе, но я читаю ее мысли. Я знаю, что ей было страшно и одиноко. Она тяжело больна, но вы, наверное, сами знаете. Это барометрическое давление. Когда идет дождь или снег, или становится очень жарко или холодно слишком быстро, ей больно. Но алкоголь, стресс, громкие звуки и странные запахи тоже вызывают боль. Вы должны изучить ее триггеры. И, пожалуйста, будьте с ней терпеливы. Иногда ей приходится подолгу лежать. Вам может быть скучно, одиноко или даже тоскливо, но она не может не болеть. – Одри положила руку на плечо Шейна. – Мама чувствует вину за то, какая она есть. Сделайте так, чтобы она почувствовала себя счастливой.

Шейн кивнул, но промолчал. Слова рвались из него.

– Она не может накрасить губы, потому что ее руки сильно дрожат от боли, – рассказывала Одри. – Но она накрасила их сегодня. Для вас.

– Я все понял, – у Шейна получилось выговорить несколько слов, едва не скатившись в прерывистое кваканье. – Я понял.

– Вы плачете, мистер Холл?

– Нет, – сказал он, зажмурив глаза. Он не пролил ни слезинки с того утра в Вашингтоне тысячу июней назад. Он думал, что забыл, как это делается. – Нет, я не плачу. Я, к чертям, рыдаю.