Семь домов Куницы

В Париже театры включают в себя зрительный зал, закулисье, уборные, помещение для хранения реквизита и технические службы, в том числе гардеробную. Продюсер, который распоряжается капиталом, выкупает всё целиком, и нанимает режиссёра и актёров. Платит, терпит риски и несёт накладные расходы. Экономит, на чём только удастся, но без гардеробщицы обойтись не может. Но ведь и они тоже рожают детей, болеют, уходят с работы в отпуск и по семейным обстоятельствам. Благодаря связям Веры я использовала эти возможности.

Иногда у меня бывало по нескольку заказов подряд с работой по два‑три часа. Каждый день после занятий я звонила или заходила в бистро возле театра «Бобино». Здесь для меня принимали по телефону заказы от знакомых и знакомых знакомых Веры на подмену, когда только на пару дней, а когда и на несколько недель. За посредничество я расплачивалась с владельцами «Шез‑Алляр» шитьём.

И вдруг всё закончилось.

— Не было заказов, — говорил хозяин, когда я появлялась в дверях.

За неимением лучшего занятия я садилась вблизи аппарата. Ждала.

— Не волнуйся, у тебя умелые руки. Позвонят. Выпей кофе, — он ставил передо мной чашку. Я устраивалась в углу возле стойки и продолжала ждать вызова.

Я никому не была нужна, хотя сезон был в самом разгаре. В тот день, когда закончилась последняя подмена и в городе мне уже было нечего делать, вечером позвала меня Вера.

— У моих знакомых для тебя больше не будет работы.

— Они мной недовольны?

— Не в этом дело. Ты должна вернуться на родину, здесь у тебя нет никакого будущего.

Я не раз слышала о возвращении, однако хотела накопить немного денег, чтобы иметь кое‑что для начала, и всегда отодвигала тот неопределённый день, когда сяду в поезд на Восточном вокзале.

— Я поняла. Завтра же съеду.

— Не лезь в бутылку. Останься, пока не уладишь формальности. Я говорила со знакомыми в консульстве. Можешь вернуться на родину без всяких последствий. Ничего тебе там не грозит. Военное положение отменено.

11

— Я должна идти своим путём.

— Ну и какой это путь, какой? Закопаться в глухой деревне и в курной хате перешивать старые тряпки?! Парень тебя тянет, не обманывай себя. А что за парень? Красивый и всё, зато самый худший, какой только может быть. Нуль. Сынок чинуши, вытряхнутого из кресла. Ни автогонщик, ни резчик, даже культурно украсть никогда не умел. Ты знаешь, кто он такой? Недотёпа! Вышвырнули его из клуба, отняли «полонез». Он закончился раньше, чем начал. Недозрелый молокосос!

— Молокосос? Да ему уж больше двадцати пяти лет.

— И что с того? Есть мужчины, которые никогда не взрослеют. Он из таких. Вечный парень. Сегодня он там, завтра может быть где‑то ещё, и если ты отсюда уедешь, стать на якорь нигде больше не сможешь. Что ты тогда будешь делать, скажи?

— Я решила уехать. Не пытайся переубедить меня, Нонна, это бесполезно.

— У меня для нас были отличные планы!

— Больше никогда не рассчитывай на меня в своих проектах. Я завязала, Нонна.

Я убегала на Озеро также от Нонны, от предприимчивости Нонны, от помыслов Нонны. Я клала между нами триста километров, чтобы не быть под рукой, потому что, хоть я и испытывала в отношении её некоторые чувства, я не могла жить с ней под одной крышей или даже по соседству. Остаться здесь означало каждый день бороться с её идеями, противопоставлять себя её миру, привычкам, окружению, образу жизни.

Независимость стала для меня самой большой потребностью. Я была по горло сыта опекой, строгостью предписаний официального общежития и публичного милосердия.

Волк был существом совершенно иного типа. В конце концов, он давно перестал меня волновать, по крайней мере мне так казалось.

— Ты отрекаешься от нас, — обиделась Нонна.

— У неё есть право на свою жизнь. Оставь её в покое, Нонна, — неожиданно поддержал меня Дедушка. До этого момента он ни словом не поддержал ни одну из сторон, хотя казался расстроенным моим поведением.

— Ну да, для Дедушки уже имеют значение одни лишь собаки, — с горечью констатировала Нонна.

У Дедушки была новая страсть. Две молодых легавых, которые делали лужи там, где останавливались, оттаптывали себе уши и подъедали каждый оставленный без присмотра ботинок.

— Может, ты знаешь, что с Куклой, Нонна?..

Я звонила в «Крачку», но пойти туда я не отважилась. Я не смогла бы посмотреть в глаза Урсыну. По отношению к нему я до сих пор чувствовала себя виноватой, тем более что ничего не получилось исправить. Куклы уже давно в Центре не было. О её теперешнем местонахождении там не знали. О Волке я не спросила, однако наговор Нонны на него испортил мне настроение.

— Не знаю, но она оставила телефон какой‑то сельской мадонны из‑под Нового Двора, на случай, если объявишься.

— Чего она там забыла?