Семь домов Куницы

Это было так в характере Нонны. У неё всегда были необычные переживания, необыкновенные встречи. Выдумки, фантазии и умышленная, продуманная в деталях ложь в её рассказах переплетались и приходили в сцепление с обыденными событиями, прибавляли блеска существованию, не могущему сравниться с надеждами.

Необходимо насчёт всего этого успокоиться и не говорить Дедушке. Этого решения хватило как раз до пожарища.

— Меня родила Нонна, правда? Только не лги! — она настолько не подходила к этой роли, что я не назвала её своей матерью.

— Кто тебе наболтал, Кардинал?

— Дедушка, я задала вопрос!

— Да.

— Почему ты мне не сказал?

— Зачем тебе эта правда, зачем? Особенно теперь, раз она никогда не разрешала, чтобы ты об этом узнала. Ты уже взрослая, тебе не нужна ни она, ни я. В конце концов её уж на свете нет. Не плачь! Одно тебе скажу. При ней, если бы она не умерла, тебе нелегко было бы жить по‑своему, не так, как она. И хоть это звучит гадко, для тебя лучше, что её уже нет на свете.

— А кому стало лучше, когда вы меня бросили?

Он молчал.

— Наверное, даже от дрессированной сороки и то больше толку, чем от младенца. Пусть вырастает из какашек на государственных харчах, пока не дорастёт до Куницы!

— Пока Нонна не привезла тебя домой, я не знал о твоём существовании.

— Ты не знал, что она ждёт ребёнка? Не верю!

— Нет. Она исчезла до того, как забеременела, и не показывалась домой больше года.

— Сколько ей было лет?

— Четырнадцать.

— Кто был мой отец?

— Лоботряс ненамного старше её. Я гнал его прочь, и потому она убежала!

Они поселились в неработающей котельной. Нонна крысила по гостиницам, с того и жили. Когда беременность стала заметной, парниша сбежал и больше не появлялся.

— Висельник! Красивый! И это у неё осталось, слабость к красавчикам. Да я могу тебе и не говорить, сама помнишь. Вечная любовница, постоянная невеста. Чего‑то ей не хватало. Заботилась о себе, как умела.

— От случая к случаю. Почему она скрывала от меня правду?

— Сначала боялась, потому что ты волком смотрела на таких матерей. «Она меня возненавидит, — так говорила. — Скажу, как будет старше, умнее». Позднее старалась захомутать Кубышку, опять боязнь за парня. «Брошенную с ребёнком не возьмёт!» Как ты подросла, то «такая взрослая дочь старит». А причина, я думаю, всегда была одна и та же самая. Она всё никак не могла дорасти до того, чтобы взять на себя ответственность за ребёнка.

— Она сказала тебе, где меня родила?

— Да.

Я появилась на свет у «Бодуэна»{83}. В Доме для подкидышей, открытом в конце девятнадцатого столетия. Тогда у калитки находилось подвижное деревянное колесо. Достаточно было положить свёрток с ребёнком и покрутить. Оборот переносил его на другую сторону забора. Одно движение руки — и мать могла убежать, избавившись от пятна.

Уже несколько десятков лет как нет у «Бодуэна» вращающегося диска при входе, и никто не называет этого места домом подкидышей.

Незамужние матери, особенно молодые, задолго до и после родов находят там вместе с ребёнком жильё, уход, помощь. Предоставили это также и Нонне.

Но она хотела как можно скорее освободиться из‑под опеки Дома и от обязанностей матери. Сразу же после рождения ребёнка она стала думать, как от него избавиться. Желание привлекло случай. В газете прочитала интервью с Верой. Богатая артистка, постоянно проживающая за границей и путешествующая по миру! Это подействовало на воображение. Потому что Нонна хотела добра своему ребёнку, но чтобы самой им не заниматься.

Обнесла апартаменты певицы. Малышку обеспечила дамастовой пелёнкой, псевдонимом, о котором не знала, что он не является фамилией, и золотым медальоном, в который вложила фотографию, вырезанную из рецензии, найденной в папке из крокодиловой кожи. И, таким образом обеспеченного ребёнка, завернув в пуховую куртку, положила на крыльцо детского Дома в другом квартале города.

Над Озером небосвод ярится звёздами, ярче всего сверкает Большая Медведица, пояс Млечного Пути блестит отражением в воде.

— Что ты ищешь на небе? — подаёт голос Волк. Я не услышала, как они подошли с Мачеком.

— Звезду Нонны, — говорю я. У меня не получалось думать о ней как о матери.

— Иди в дом, Пелька, — он неуклюже погладил меня по голове. Нет, он не сумеет сказать слов сочувствия, но я не услышала от него ничего плохого о Нонне, когда он узнал, кем она в действительности для меня была. — Старайся помнить только хорошие моменты, — посоветовал он.

— Вечер становится холодным, иди в дом, — повторяет он.