Семь домов Куницы

— Однако к делу, — Нонна проверила плотность закрытия штор на окнах. И только тогда вынула из дорожной сумки пузатый кошель из позолоченной кожи, с крупной литерой N, нашитой пайетками по обеим его сторонам. Расстегнула стягивающую его «молнию» и начала вынимать мешочки из толстой фланели, а из них — драгоценности и украшения. Некоторые мне были знакомы.

Три звена цепи ордена Святого Андрея{5}. Золото, эмаль, сорок восемь граммов, пятьдесят шестая проба — происходили из коллекции одного престарелого педераста, волочившегося за Кубышкой.

Бриллиантовые серьги, крупные, как бобы, какой‑то давней работы, чистоты ключевой воды, ошеломляющее количество карат, амстердамская огранка, по девятьсот фасеток на поверхности, стоимостью в сумму со многими нулями в «зелёных». Почти сто лет ими владели женщины из семьи одной пожилой дамы из иностранного посольства. Для этой семьи они оказались утрачены навсегда, после того как дама познакомилась с Кубышкой.

Подвески в виде пятилепестковых клеверных листьев{6} из изумрудов, соединённых золотыми спиральками. Пасхальное яйцо, барашек, кролик из платины. Тяжёлые грубые перстни с печаткой, золотые южноафриканские фунты, старинные монеты и просто слитки из благородных металлов и зубные коронки.

— Зачем ты это показываешь?

— Неплохой капиталец!

— Подумать только, а у меня не хватает даже на радио! — мне стало горько. Начали действовать ядовитые чары блеска и сверкания самоцветов, их радужного сияния. Мне захотелось вернуться в прошлое, когда я была свободна от таких искушений и не делала разницы между ювелирными драгоценностями и дешёвой бижутерией.

— Надо спрятать их у тебя, пока Кубышка не поедет обратно со своей мумией.

— Ты так уверена, что меня не соблазнит ваше богатство?

— Мы спрячем с Дедушкой. Ты не будешь знать, где.

— Так вот для чего он приехал!

— Не только. Ему врач посоветовал ненадолго переменить климат.

— Нет, Нонна! Здесь ты ничего не будешь прятать.

— Ты умеешь быть благодарной, этого у тебя не отнимешь.

— Я могу вас кормить, одевать, содержать, но прятать улов не позволю.

— Содержать, ты?! Не смеши меня. Слава богу, мне от тебя ничего не нужно, но побрякушки надо пристроить.

— Кубышка тебе угрожает?

— Хуже. Пытается отыскать драгоценности. Мы их здесь у тебя спрячем, а место тебе не покажем.

— Нет! И завтра с утра убирайся, вместе со своими сокровищами. Даже на час не задерживайся.

— Я тебя никогда не выгоняла.

— Я никому не позволю испортить свою жизнь, даже тебе, Нонна, даже Волку.

— Ты называешь это жизнью?!

От злости у неё тряслись руки, когда она возвращала изделия обратно в мешочки из мягкой фланели. Наполнив ими кожаный кошель, застегнула его на «молнию». Больше она мне не сказала ни слова, уехала, не прощаясь, как только рассвело. Моё сердце не подсказало, что я вижу её в последний раз.

Я мучилась, мне было жаль Нонну, в душе была боль доставленного ей разочарования, но в то же время я чувствовала облегчение. Мне теперь уже никогда не придётся подавлять искушение получить свою долю.

И вот теперь тот самый кошель из позолоченной кожи, на котором пайетками вышита литера N, лежал посреди рассыпанных драгоценностей рядом с мёртвым Кубышкой.

Он выглядит, как коммивояжёр «Яблонэкса»{7}, подумала я и подобрала ближайшее красное ожерелье, освещённое солнцем. Посыпались бусины с разорванной нити, их фасетки не заиграли в солнечных лучах. Только сейчас я поняла, что это — огранённое цветное стекло, а накладки — самое большее позолочены. Я просмотрела остальное. Ни звеньев цепи ордена Святого Андрея, ни серёжек аристократичной дамы из посольства, ни приносящих удачу подвесок в виде клеверных листьев. Только блестящий хлам, поддельные копии настоящих изделий.

Дешёвые цацки!

Позволить так себя облапошить! Скорее всего, Нонна подменила «товар», пока Кубышка смотрел на её руки. Старый трюк фокусников и мошенников. Когда он понял, в чём дело, то пришёл к выводу, что настоящие драгоценности спрятаны у меня, и поэтому он здесь, вот только кто ему дал мой адрес, Нонна? Боже! Что он с ней сделал?

Я должна заявить о случившемся.

Я поднялась на дорогу, села на велосипед и повернула на Миколашу. Это ближе всего.

И надо же было на него натолкнуться! Если бы я раньше выехала в Сарню, если бы я позже выехала в Сарню, если бы я не потеряла газету.

В газете я прочитала о единственном сыне вдовы из нашей деревни. Красивый рассказ: о борьбе с произволом стихии и сохранении человеческого достоинства даже в случае поражения.

На самом же деле, налакавшийся третьесортного пойла оболтус пошёл ночью ставить сети и утонул в мелком месте под мерцание Большой Медведицы, равнодушной соучастницы браконьеров и воров.

Когда Большой Ковш появляется в небе, осиротевшая мать выходит на берег, ругает и проклинает безжалостную воду: «Чтоб в тебе все растения сгнили, повымирала вся рыба, чтоб ты высохла!»

Я сбежала к Озеру. В лучах солнца оно шумело весенним штормом.

Ветер вырвал у меня лист газеты, унёс, завертел и бросил на вспененный гребень, будто посадил какую‑то странную птицу, которую вскоре захлестнула волна.