Семь я (СИ)

...И вот оно, наказание, ожидающее за гробом Алексея и все души, родственные ему, - висеть вечно над пропастью, распяв себя на радуге, символе надежды, любви и веры, залоге спасения, не сметь пошевелиться под угрозой неимоверной боли - и видеть с высоты муки слепых человечков, страдающих только от своего незнания, мочь крикнуть им о спасении, уготованном для них, - и не сметь сделать этого от страха, что гвозди Христовы вот-вот вонзятся в ладони! И это - удел святогрешной души человеческой, уготованный ей всего лишь на одну Вечность, всего лишь на веки веков, - на веки веков!

А рядом с Алексеем распяты другие люди, другие страдающие грешники, - скольких из них он видел на портретах в школах, музеях и библиотеках, книги скольких из них он читал, плача от умиления, музыка скольких из них высекала огонь из его груди! А теперь - все они распяты, распяты на радуге, на знамении надежды, их же усилиями воздвигнутой над адом...

Неожиданно в ушах Алексея послышался звон, словно серебряные колокольчики зазвенели где-то сверху. Тонкая, изломанная фигура, одетая в чёрное, в развевающейся, как саван, накидке, с красным цветком в петлице на груди и с красными бантами на остроносых туфлях, шла навстречу ему по мраморному воздуху, и от каждого шага её воздух звенел, звенел серебряным звоном.

"Это он, - подумал Алексей, - ради него я пришел сюда", - и замер, вглядываясь в его глаза.

Глаза незнакомца смотрели, как будто извиняясь, но вместе с тем тая угрозу, совсем как у дядюшки Алексея.

- Зачем ты показал мне всё это? - спросил Алексей у чёрного человека.

- Ты и так видел всё это - сердцем, - произнес человек танцующим голосом. - Ты уже давно находишься в этом мире, как и все они, - он обвел рукой распятых рядом с юношей. - Они сами захотели этого, они сами строили эту радугу, чтобы помочь людям, и сами обрекли себя на муки распятия. Кто хочет быть звездой, тот должен быть готов сгореть, - усмехнулся незнакомец гадливо, но вместе с тем как бы жалостливо.

- А как они могут спастись отсюда? - спросил Алексей запинающимся голосом.

- Это только они сами могут понять. Я тоже был одним из них, пока не освободился...- прозмеил чёрный человек, улыбаясь одной половиной рта, - и растворился.

"Почему он не может улыбнуться по-настоящему, так, как смеются счастливые люди?" - подумал Алексей и вдруг внутренне содрогнулся, вспомнив слова, родившиеся когда-то в споре с дядей: "улыбнись тьме, и она станет светом".

Вот оно! Вот оно, спасение! Надо просто улыбнуться тьме, - и свет воссияет сквозь неё! А без тьмы и свет был бы невозможен, его просто не с чем было бы сравнить... Не было бы формы, не было бы движения, не было бы жизни! Улыбка - вот ключ от бытия! Улыбнись! - твердил себе Алексей, и свет открывался ему - изнутри. Он вытягивал непослушные губы, пытаясь улыбнуться, и чем больше он это делал, тем яснее понимал, что полукружие радуги - это тоже перевёрнутая улыбка, чья-то вечная улыбка, только этот кто-то смотрит на наш мир снизу вверх, в обращённом с ног на голову виде...

Всё кончено. Гвозди отлетели от рук Алексея, и свет луны ударил ему в глаза. Теперь он видел её, видел луну, сверкающую над миром, и луна не была неподвижна, - она струилась, двигалась, по её поверхности струились потоки белого, вязкого света, и тонкая ниточка тьмы делила луну на две половины, чем-то похожие по очертаниям на гигантские запятые...

- Я восхожу. Восхожу к луне, - громко повторил Алексей, и вдруг, не просыпаясь, понял, что спит, что нечто очень важное он только что понял во сне и сейчас проснётся. Последним движением губ он послал воздушный поцелуй луне - и вопреки своей воле, но подчиняясь законам яви, поднял веки. В глаза ему ударил ослепительно яркий свет сентябрьского солнца.

* * *

Алексей лежал в постели в квартире Маши, в мучительно неудобной позе, запрокинув голову. Подушка его была сброшена на пол, одеяло сбито. Видно было, как метался несчастный человек во сне... Хозяйка квартиры сидела невдалеке, на кресле, и зашивала порванную рубашку Алёши. По её лицу и глазам было видно, что она всю ночь не могла уснуть и взялась за работу, чтобы спастись от тяжёлых мыслей.

Алексей поднял голову, словно пытаясь что-то спросить, но не смог и опустил её снова. Мария заметила это и попыталась улыбнуться, но улыбка получилась жалкой и искусственной, - так же улыбался ночью человек в чёрном. Но в Машиной полуулыбке не было угрозы, только одна бесконечная растерянность.

Маша попыталась заговорить: "Вот, так... И в тебя стреляли..."

- Нет, Маша, - глухо сказал Алексей. - В меня не стреляли. Это не моя кровь была. Я сам убил...

Маша замерла. Весть, принесённая Алексеем, медленно проникала в её сознание. Игла в пальцах Маши продолжала двигаться, но разум не управлял её движениями, - вот иголка уколола палец женщины, и выступила кровь, но Маша не заметила этого.