Семь касаний

– Есть дети? – спрашиваю, потому что нельзя просто взять и проигнорировать такое признание.

– К сожалению, нет, – Эден выпускает мою руку, делает знак официантке. Снова смотрит мне в глаза. – Собственно, поэтому и пришлось развестись.

Вот уж что вообще меня не касается, слишком личное и точно не тема для светской беседы, но я зачем-то продолжаю лезть в задницу без вазелина.

– Она не захотела?

– Наоборот. Это я не могу иметь детей.

Немею. Господи, я не просила таких откровений! Но Эдену словно не доставляет проблем рассказывать о самых интимных вещах.

– Варикоцеле, – будничным тоном, будто мы сто лет знакомы и съели уже не одну тысячу завтраков вместе, сообщает он. Смеётся: – Матросики объявили на корабле бунт и взяли капитана в заложники.

Я не выясняю, можно ли это вылечить. Или почему не воспользовались экстракорпоральным оплодотворением. А ведь есть ещё доноры, не говоря о том, что ребёнка можно было усыновить.

Вместо этого зачем-то рассказываю о себе:

– Мой сын умер. Утонул. В озере. Ему было двенадцать. Его звали Брис. Альберт хотел ещё детей, но я не смогла. Не физически, а…

Не захотела, как не хотела слушать про усыновление, суррогатных матерей, отличных психологов и прочие доводы. Мне было ясно, как божий день: если я не смогла уберечь одного, других не положено. Дети ведь не коты: если сдох один, сначала горюешь, а потом просто заводишь другого.

Альберту нужен был наследник, мне не нужен был никто. Даже Альберт.

– Понятия не имею, почему мы не развелись.

Появление официантки прерывает поток бессвязных мыслей. Она радушно улыбается, я тоже пытаюсь. Чувствую себя до невозможности глупо. А вот у Эдена трудностей с улыбками нет и в помине. Какой-то условный рефлекс, ей-богу.

Они естественно обмениваются любезностями, кажется, и правда давно друг друга знают. Может, эта молоденькая толстушка тоже в курсе его проблем с матросиками? Может, с ней он нашёл утешение, вон как мило щебечут. Почему бы и нет? Молодые, свободные. Как там? Никто не хочет быть один. А завтраки шли приятным дополнением – завёз девчонку с утра на работу, тут же поел и шмыг в свой автосалон до вечера. И по новой. Хотя вряд ли они встречались каждый день. Это же как новые обязательства. Наверняка он их не хотел. После развалившегося брака никто не хочет. Хотя я-то откуда знаю?

– Мэдисон!

Не сразу понимаю, что Эден обращается ко мне. Официантка тоже застыла с блокнотиком в руке и выжидающе смотрит.

– Как ты ешь яйца?

– Что?..

– Я заказал нам две «Ранние пташки». Надо выбрать, как готовить яйца, – терпеливо объясняет он.

– А, да. Конечно.

– Так как? – уточняет официантка. Наверняка решила, что у меня прогрессирующая стадия деменции.

– Обычную глазунью. С зеленью, если можно. И чтобы обжаренная с двух сторон.

– Сделаем. Сок какой?

Перебарываю несвоевременное желание изучить ассортимент в меню. Называю первый пришедший в голову:

– Грейпфрутовый.

– Круто. Значит «Две ранние пташки», омлет с грибами, яйца пашот с зеленью, соки апельсиновый и грейпфрутовый, один флэт уйат и один американо.

Мы, не сговариваясь, киваем.

Официантка удаляется, покачивая широкими бёдрами. Интересно, как Эден потом ей меня представит? Старая знакомая, причём буквально? Особенная клиентка? Или всё-таки расскажет правду?

– Ничего, что я на «ты»? – спрашивает он.

– Давно пора, – я всегда была за демократичность. – Мадам Морган – как-то слишком официально. Добавляет, как минимум, ещё десяток, а мне и своих хватает, – пытаюсь пошутить.

– Неправда. Ты очень молодо выглядишь, Мэдисон.

Не то чтобы мне не льстили его слова, но себя не обманешь.

– Для своих лет, – отмахиваюсь я, снимаю очки. И наконец-то решаюсь попросить: – Расскажи мне про заказ Альберта.

Эден становится серьёзным. Пожалуй, впервые за наш разговор отводит взгляд и несколько секунд сосредоточенно смотрит в окно. Вряд ли любуется пейзажем – за стеклом дорога и полупустая автозаправка. Чуть дальше – покатые серые крыши магазинов.

– Я надеялся, что мы поговорим об этом позже. Ты действительно хочешь знать?

Я не уверена, и чем дольше он тянет с ответом, тем сильнее сомневаюсь. Поэтому твёрдо киваю:

– Да.

– Месье Морган собирался купить у нас «Субару Би. Ар. Зет». Он сделал первый взнос за шесть дней до… аварии. Наличными.

Что-то такое я и предполагала услышать. Фил говорил, что согласно распечатке из банка Альберт перед смертью обналичил несколько крупных чеков, но дальше следы терялись. И я не придала значения. Того, что мне досталось, и так хватит на безбедную старость с лихвой.

– Так ты пришёл на похороны их вернуть? – звучит грубо, хотя я вовсе не собиралась насмехаться, а тем более грубить.

– К сожалению, это невозможно. По условиям сделки первый взнос не подлежит возврату. Он остаётся у импортёра. – Судя по тону и взгляду Эден с радостью отдал бы мне эти деньги, если бы мог, чтобы никогда не слышать моих чёрных шуточек.

– Би. Ар. Зет, – повторяю, смакуя название. Откидываюсь на спинку кресла, скрестив руки на груди. – Это что, какая-то спортивная модель?