Семь клинков во мраке

Я спустила курок, выстрелила второй пулей. Новый взрыв Изморози заковал плоть урода в лед. Он потянулся коченеющей рукой; лед затрещал, ломаясь. И замерз окончательно, почти дотянувшись до моего лица.

Тело твари одеревенело. Рот застыл, раззявленный в немой ярости. Пустые глаза бешено метались в не способной шелохнуться голове, урод пытался понять, что за херь случилась и как ему отсюда выбраться.

А я, разумеется, не собиралась давать ему на это время.

Я направила Какофонию ему в рот. Крепко зажмурилась. И прошептала, ни к кому не обращаясь:

– Эрес ва атали.

Спустив курок, я отправила Руину прямиком ему в череп.

Как я уже говорила, я не религиозна. И поэтому не ждала ответа на свои две молитвы: чтобы тварь наконец сдохла – и чтобы ни капли месива, которое от него останется, не попало мне в рот.

Я по-прежнему не верю в богов.

Потому что лишь одна молитва была услышана.

17 Старкова Блажь

Пули и добротный виски – роскошь, которую сложно отыскать в Шраме. Но раз уж я потратила три пули за один день, то посчитала, что простительно лишиться и пары глотков вискаря.

Я запрокинула фляжку. От души глотнула обжигающей жидкости. Поболтала во рту, выплюнула на землю. Причмокнула. Ужаснулась.

Бесполезняк. На языке до сих пор оставался вкус мозгов того мудилы.

Ну, или не мозгов, не знаю. Все разлетелось нехилым месивом красных ошметков. Труп урода валялся поблизости, по-прежнему закованный льдом; багровеющий отросток, на котором еще недавно красовалась черепушка, дымился. Убийство, надо признать, вышло впечатляющим. Какофония в кобуре почти пульсировал от восторга.

Однако я не сводила глаз со сморщенного тельца в двадцати футах. Наверное, прозвучит жестоко, но из всех людей, погибших в тот день в Старковой Блажи, я жалела только об этой потере. И в таком случае я б сказала тебе заткнуть уши, потому что следующие слова выставили бы меня полной мразью.

– Надо было оставить тебя в живых. – Я подошла к трупу и, опустившись на корточки, посмотрела в пустые глазницы Незрячей сестры. – Ей-богу, ты бы сейчас ой как пригодилась.

Ее губы по-прежнему кривились в усмешке; как и я, она прекрасно знала, что это была ложь. Какие бы пытки я ни придумала, чтобы развязать ей язык, они были бы нежной щекоткой по сравнению с тем, что сотворила Обитель, когда превратила ее в это исковерканное существо передо мной.

Но, по крайней мере, я бы как следует попыталась. Других зацепок у меня не было.

Магию Обители окутывала тайна, ведомая лишь Зрящему Богу и его последователям. Никто больше не знал, откуда она исходит и что делает. Только обитатели могли успешно пустить в ход магию, неподвластную Империуму.

А о призыве Империум знал мало.

Враки прибрал к рукам одну из самых загадочных цацек Обители, что усиливала магию, позволившую ему сотворить то, на что он не должен быть способен.

И фанатики пришли по ее следу в Старкову Блажь. Но как Враки раздобыл эту вещицу? Годами Империум засылает в Обитель лучших мастеров масок, Революция отправляет хитрейших шпионов – и ничего, кроме херовой тучи трупов, вздернутых на их стенах. Враки был Дарованием, одним из лучших, но и вся семерка не смогла бы умыкнуть у Обители их реликвию.

Однако… это же не значит, что такое в принципе нельзя провернуть.

Ты знаешь, что в Шраме хватает жулья. Но Шрам – место жестокое. Птенцов он пережует, а лучших, хладнокровнейших ублюдков из тех, что когда-либо таились в тенях, – смешает с дерьмом. Вместо бандитов у нас есть скитальцы. Вместо наркоторговцев – Вольнотворцы. А вместо воров…

Вместо воров у нас Пеплоусты.

Они знают о каждой монетке, украденной из кармана. Они слышат каждый секрет, сказанный шепотом. От каждой сделки они получают долю. Они как заноза в задницах Империума, Революции и остальных: саботажников, наемных убийц, контрабандистов, которые обходятся державам почти столь же дорого, сколь их войны.

Если они не продали Враки реликвию сами, то наверняка знали, где он ее раздобыл. И где остальные имена, которые следовали за ним, – Слепая подтвердила, они все были тут. Правда, связаться с Пеплоустами было непросто. В конце концов, они ухитряются вести дела в Шраме и годами не попадаться в руки величайших военных сил мира.

Правда, это всего лишь армии.

А я – Сэл Какофония.

У меня свои методы.

– Кажется, он мертв.

И один из моих методов сейчас возился с другим.

Лиетт сидела на корточках рядом с Кэвриком, лежащим в окровавленной пыли. Она успела нацарапать вокруг его ран исцеляющие знаки, но явно не была уверена, что они помогут.

– Дышит? – поинтересовалась я.

Лиетт постучала пером по виску Кэврика.

– Теоретически – да.

Я сощурилась.

– Никто не дышит «теоретически». Он или дышит, или нет.