Семь крестов

В глазах у Гектора потемнело. Ноги полубрата подкосились, и он неуклюже отшатнулся к полкам. Земля ушла из-под ног. На пол посыпались колбы и пузырьки, разлетаясь на сотни острых осколков. Пес поранил руки, но телесной боли не почувствовал, потому что другая, пронзительная, беспощадная боль вбила в его сердце кривой ржавый гвоздь, наподобие тех, какими заколачивают гробы беднякам. Как будто в тело прусса проник зловещий птицелов и своим силком вытащил оттуда все чувства, все эмоции. Наступила полнейшая опустошенность. Исчезли даже мысли. Пес бессмысленно глядел на противоположную стену.

Это как если бы старый плотник помимо изготовления изделий на заказ много лет от души, для себя, трудился над какой-нибудь одной поделкой. Например, над маленькой мельницей. Он месяцами тщательно вытачивал каждую лопасть, при этом умышленно делая одну обветшавшей, прорезывал в ней бреши, а другую выстругивал новенькой. После соорудил миниатюрные жернова, рычаги, желоба. Рядом поставил крохотный колодец с журавлем. Сколотил скворечник, навьючил ушастых мулов мешками с мукой. Смастерил мельника в соломенной шляпе, да такой, что видна каждая соломинка.

И вот однажды, когда композиция была уже почти завершенной, к нему в мастерскую вошел один человек. Не говоря ни слова, он своими тяжелыми сапогами к чертовой матери растоптал всю многолетнюю работу старика.

Примерно такое чувство, заполняя образовавшуюся пустоту, вкралось в душу Гектора. Выходит, вся борьба была бесполезной. Тысячи людей ни за грош отдали жизни в противостоянии с поляком. Тысячи детей остались сиротами, а жены вдовами. Какой во всем этом смысл, если верх все равно взял враг? Зачем сражаться, если и так все известно?

Все надежды, все мечты в одночасье пошли коту под хвост. Он хотел защитить Пруссию, но в итоге Пруссия оказалась беззащитной. Всего каких-то пятьдесят лет. И все. Закат. Прощальная песня. Пес искренне понадеялся, что не доживет до того дня, когда собственные дети станут смеяться над его бессилием. Воистину жизнь полна горьких разочарований.

– Зачем ты привел меня сюда, Бэзил? – прусс все-таки нашел в себе силы опуститься на стул перед Копперником.

– Чтобы ты понял, куда идти, – мягкий негромкий ответ прозвучал из уст Николая, внимательно изучающего убитого Гектора. – Ты стоишь на распутье. Можно сделать шаг назад, но, знаю, ты не из таких.

– Чтоб они сдохли, – скатерть на столе опять зашевелилась, и из-под нее вылез не кто иной, как карлик Вицель. – Забери мою душу сатана, если я еще хоть раз на это соглашусь. Кто это у нас здесь? А-а, ну что, дружок, опять кого-то изувечили?

– Так это ты прорастил пшеницу и заставил куб говорить? – усталая улыбка наползла на губы Гектора.

– Ставлю десять золотых флоринов, что у него в голове заместо мозгов куриный помет!

– Вицель, прошу тебя, – Копперник тоже улыбнулся. – Да, это он мне помогал. Но смена дня и ночи – моя гордость, мое личное изобретение. В соседней комнате сидит человек, который крутит колесо, а на крышу и окна натянуто специальное устройство…

– Вот видишь, Пес, – в разговор снова вступил Бэзил, – Николай – светлейший муж и ученый непостижимого ума. Его и через пятьсот лет люди будут вспоминать с благодарностью. Он войдет в историю. А тебе это не светит.

– Мне нужна та история, где моя страна не лежит под вражеским копытом.

– Иной нет, ибо ее пишут люди, а не боги. Но мы говорим о другом. Одна твоя рука забита крестами под завязку. Настало время остановиться и подумать. Как жить среди тех, кто делает мир, как ты полагаешь, несправедливым?

– Для того чтобы что-то изменить, сначала я сам должен стать другим, – Пес не понял, задал ли он вопрос или высказал утверждение. – Иначе меня растопчут. Впрочем, может, все-таки не надо ничего менять? Главное, самому жить в согласии с собой.

– Не помешает понять, Гектор, что все люди делятся на несколько разновидностей. Есть те, кто ведет. Есть те, кто идет за ними. А есть и другие. Они идут по своему собственному пути и не оглядываются. Одиночки.

– Я умру счастливым человеком, если буду знать, к какой группе принадлежу, – в глазах Николая блеснул тревожный огонек. – Просто сгораю от желания поделиться своими соображениями: чувствую, что стою на пороге величайшего открытия. Но при этом одолевают разные домыслы и сомнения… А как это примут, как на это посмотрят, или еще, чего доброго, назовут сумасбродом. Даже руки опускаются. Мне необходимо сделать выбор: сидеть тихо или гордо распрямить плечи, потому что бездействовать я тоже не могу.

– А мне плевать, на каком я берегу, – Вицель торопливо доедал остаток ливерной колбасы. – Лишь бы голова была на месте. Где сухо и тепло, там и следует бросать якорь.

– Ты слышал, Гектор? – слова духа были пронизаны заботливой теплотой. – Вицель уже сделал свой выбор. И ты тоже, вступив в орден в надежде на лучшие времена. Да, вы отстояли Мариенбург. Но итог тебе известен.

– Зачем ты мне его сообщил? Не узнай я, что Пруссия отойдет Польше, спал бы спокойно и был уверен, что правда на нашей стороне.