Семь крестов

Стоять на ногах могли единицы. Между рядами с койками и гамаками ходили святые отцы из местных приходов. В их числе находился и Михаэль, одного за другим причащавший кнехтов и служебных. Изначально белая стола и манипул[120] клирика из-за выделений, отложений и гнойников хворающих изменили цвет и приобрели сразу несколько оттенков: от нежно-розового до темно-зеленого.

Обычно доброе и светлое лицо пресвитера помрачнело, руки дрожали. С каждым следующим больным священник вздыхал все тяжелее. Не ходя к гадалке, становилось понятным, что святой отец чертовски устал, неизвестно, сколько времени он провел среди недужных тевтонов и их слуг. У него не хватало сил даже лишний раз перекреститься и прочитать молитву, которая все чаще и чаще застревала в пересохшем горле, не успев толком начаться. Закончив с очередным кнехтом, изнеможенный Михаэль медленно присел на чей-то топчан. Безвольные пальцы слабо перебрали несколько бусинок четок, а уставшие губы еле-еле в который уже раз прошептали «Отче наш». Через несколько секунд Шваббе все-таки поднялся.

Другие священники тоже тщетно пытались призвать Заступника на помощь. С каждой минутой им становилось все труднее находиться среди этой жути как душой, так и телом. Вся казарма напоминала не то тягучую непролазную трясину, не то густую паутину, сплетенную из разорванных человеческих абсцессов и воспалений.

И все же дела у полубратьев обстояли не так плохо, как в рыцарском госпитале. Тут никому не требовались ампутации и обезболивания. Зараза как следует приложила только верхушку капитула. Последствия для служебных были хоть и неприятными, но менее тяжкими по сравнению с высшими чинами. С твердой уверенностью можно было определить, что хуже всех чувствовал себя Йоганн.

Уважаемый большинством горожан доктор Вильгельм, прибывший по своим делам в Кёнигсберг из лейпцигской лечебницы при кирхе имени святого Томаса, смешивал специальный настой на основе борной соли и камеди. По его утверждению, сие лекарство в мгновение ока останавливает отек легких и кровохарканье. Во всяком случае, профессора из Салернской медицинской школы плохого не посоветовали бы.

Молодой помощник Вильгельма налил в крошечную, что поместилась в двух пальцах, чашечку несколько капель отжима валерианы в надежде успокоить разыгравшееся сердцебиение кнехта Пауля. Другой ученик лейпцигского эскулапа обматывал Клауса, солдата, чей разговор с Паулем Пес пытался подслушать год назад, чистыми бинтами, пропитанными бальзамом мать-и-мачехи, шалфея и можжевельника. Служивый с ног до головы покрылся экземой и постоянно чесался.

А вот личному слуге хаускомтура повезло меньше. У него повыпадала добрая половина зубов, коих и без того осталось меньше десятка. При этом шаткие пеньки, каким посчастливилось уцелеть, мучила невыносимая боль. Недурно упитанный цирюльник из «Синего уха» уже стоял наготове. Злорадная улыбка на пухлом лице свидетельствовала о нестерпимом желании, наконец, перестать без дела зловеще клацать железными клещами и скорее пустить их в ход.

Гектор и сам не понял, как сумел увернуться от двух подгнивших резцов слуги, выпорхнувших с такой скоростью и силой, что запросто могли бы подбить не только голубя, но и орла. Уцелевшие зубы ожидала не менее плачевная участь. Новомодный зубной порошок – «рецепт из доброй старушки Ирландии, излечивший не одну сотню зубиков» – состоял из перемолотых костей мелкорогатого скота и улиточных панцирей. Самым обидным для больного оказалось то, что замешивался данный состав на моче котенка брадобрея.

Единственной новостью, которая хоть немножко порадовала Пса в тот злополучный час, стал сильнейший понос, скрутивший лопоухого вояку, отправившего прусса за лопухами. По иронии судьбы лопухи теперь требовались самому служебному. Он то и дело бегал в дальний угол дормитория, где обустроили отхожие места. С горечью наблюдая за такими муками, Вильгельм с досадой признал поражение. Даже весьма сильнодействующий в таких случаях взвар овса, пастушьей сумки, лапчатки, кровохлебки и зверобоя не подействовал. Последний, как уверял заезжий лекарь, отгонял все ведьмовские напасти.

Вдоволь насмотревшись, нанюхавшись и натерпевшись, Пес собрался было пробраться к лежанке Йоганна, но его плавным движением остановил Михаэль, пояснив, что больным больше всего требуется покой и забота Господа. К тому же здоровому человеку здесь делать нечего, потому как неизвестно, какую хворь он может подхватить в отмеченных злым провидением палатах.

Еще раз с жалостью взглянув на Йоганна и остальных, Гектор согласился с клириком. Действительно, заболевшие не испытывали потребности в разговоре с кем бы то ни было, кроме тех, кто в силах им помочь. Полубрат договорился встретиться с Михаэлем вечером за ужином и покинул казарму.

– Я предупреждал тебя, Пес. – Прусс уже подходил к Мюлентор, когда в ушах зазвучал встревоженный голос Бэзила. – Ты не захотел меня слушать.