Семь крестов

– Вы не поверите, господин Гектор, он сам поджег.

– Что значит сам?

– Он открыл, что не ездил домой. Боялся. Не мог, говорил, жене и детям в глаза смотреть. Околачивался здесь, искал работу. Потом вдруг бредить начал.

– Невероятно, – Пес пытался понять, как все-таки легче дышать – носом или ртом. – Это ведь я его сюда привел, понимаешь? Надо было разойтись, как он хотел. Зачем я его притащил…

– Он все равно бы свел с собой счеты, – снизу вверх Матиас преданно заглянул в мокрые глаза хозяина. – Жить ему не хотелось. Устал. Потом, говорю же, бредить начал. Извинения бормотал, будто совесть заела. А дальше словно взбесился – схватил свечу и швырнул в стог. Я сначала пытался потушить, да не вышло…

– Не похож он был на сумасшедшего. Веселый, разговорчивый. Прикидывался, что ли? Не говори никому, что он поджег.

– Не беспокойтесь. Он мне еще вот что передал, – слуга протянул Гектору синий значок с изображением лучника, который Джаспер всегда носил на груди. – Сказал, что хочет оставить вам на память.

Я уже тогда заподозрил неладное. Взгляд был странный какой-то, голос тихий, словно замышлял что-то. Жаль, не успел вас предупредить.

– Бывает, что находит на человека помутнение, – сквозь окно было видно неподвижно лежавшего изувеченного огнем Уортингтона. – Зачем только он меня обманул? Почему не признался, я бы понял.

– Так что делать будем? Здесь он точно не сегодня-завтра… Надо везти хотя бы в Ортельсбург, но лучше в Остероде – там при церкви Святого Доминика есть хороший госпиталь. Мешкать некогда, с него уже кожа слезает.

– Ладно, готовь носилки и найди нам повозку.

Замешательство

Путь встревоженных господина и слуги пролегал все-таки в Ортельсбург, небольшое поселение бортников. Матиас вдруг вспомнил, что церковь в Остероде, городе, где раньше жил парень и куда после битвы, прежде чем отправить тело в Мариенбург, привезли мертвого магистра, в очередной раз благополучно сгорела.

Возможно, изменение маршрута стало к лучшему, поскольку Джаспер был совсем плох, а Остероде находился дальше, чем Ортельсбург. Матиас поведал, что литовцы уже сжигали городишко сорок лет назад, но потом братья перестроили его в камне. Там он ни разу не был, поэтому поручиться за хорошую больницу не мог.

К Ортельсбургу вела разбитая многочисленными армейскими колоннами дорога. По обоим краям в лесу располагались огороженные пасеки – пчелы жили в дуплах, естественных или выдолбленных, вокруг ходили пчеловоды в защитных шляпах. Это напоминало картину, увиденную пруссом в древней Брутении – техника сборки меда, очевидно, не изменялась в течение столетий. И через тысячу лет люди будут все так же ездить на телегах и удить рыбу. Разве что костюм изменится.

Пес не переставал удивляться осведомленности Матиаса относительно любой вещи, касающейся лесной жизни. Оказывается, особой заботы пчелки требуют как раз весной: нужно тщательно ухаживать за матками, менять слабые и сильные семьи местами, вовремя подсиливать расплод. Из дальнейшего рассказа выяснилось, что местные жители госпиталей никогда в глаза не видели и лечились всегда только доступными средствами.

На первом месте по известности исцеления стоял, конечно, мед, всегда в обилии присутствующий в каждой семье. После ожога глотки ни есть, ни пить Гектор не мог, а мед – пожалуйста, незаметно проскальзывал по горлу и даже смягчал боль.

В небольшой деревушке Вилленберг путникам помогла одна старушка, дав им специальный настой и объяснив, что необходимо немедленно смазать им самые жуткие раны и обязательно нанести на глаза бедолаге. Подросток старательно все так и сделал: ни один серьезный ожог не смог избежать его внимания.

– Агнесс, – впервые за все время после пожара Уортингтон начал говорить, тихие слова зашелестели с израненных губ, – Вильям, Питер, Джон, Джеффри, Мэри.

– Джаспер, старина, как ты? – Пес прильнул к другу.

– Простите… Я сам во всем виноват…

– Видите, господин Гектор, – продолжая обрабатывать раны стрелку, подросток с жалостью посмотрел на обгоревшего лучника. – Вчера тоже так бредил, жену поминал, детей. Хорошо, что в живых остался, благодаря вам.

– Я вас оставил… Агнесс, умоляю, не кляни меня!

– Не пойму, Джаспер, как ты себя чувствуешь? Сильно болит?

– Милые мои… Лучше умереть…

– И так всю ночь.

– Джаспер, Джаспер, – Гектор так крепко сжал значок товарища в руке, что иголка проткнула палец. – Ты меня видишь? Слышишь? Что случилось в сарае?

– Я же вам рассказывал, господин, – Матиас прикрыл капитана чистой холстиной. – Он швырнул свечу…

– Подожди. Пусть сам расскажет.

– Огонь, жарко… – ослабевшая от трагедии рука вяло шевельнулась. – Заслужил… трус. Агнесс… дети… к вам…

– Всю ночь про пекло слушал, значения не придавал, пока он не поджег.

– Все ясно, – задумавшись, Пес почесал подбородок. – Это последствия ожога. Я помню, у нас в Кёнигсберге ребятня резвилась – подожгли соседский дом. Башмачник обгорел еще хуже стрелка. Так у него потом начался бред, тошнота, рвота.

– Да, но господин Джаспер стал болтать чепуху еще до пожара, – мальчишка покрутил пальцем около уха. – Как это объяснить?