Семь лепестков

— А она боялась, что вдруг буянить начнет или там в окно решит прыгнуть, — предположил Олег и продолжил: — Сын приходит домой, родители ему все рассказывают, так, мол, и так, нам все известно, не отпирайся, а он в ужасе говорит: «Мама! Что ты наделала! Это же был гроб Пушкина». И выясняется, что он ездил куда-то по пушкинским местам, а там, в шестидесятые, как раз Пушкина перезахоронили… и он отщипнул от гроба кусочек. Типа на память. А мама его и выкурила. Он потом хвастался, что его мать — единственный человек, который курил гроб Пушкина.

— Самое характерное, — сказал Горский, — что ее вставило.

— Неудивительно, — вспомнил васину комнату Антон, — Пушкин же был эфиоп. Как Хайле Силассе.

Олег поднялся.

— Пойду, чайник поставлю, — сказал он, — а то цеплять не цепляет, а сушняк налицо.

Когда он вышел, Антон спросил Горского:

— Юлик, а для чего ему волосы?

— Ну, в магии, наверное, будет упражняться. Не знаешь что ли, для чего людям волосы.

— Не, все-таки цепляет, — сообщил всем вернувшийся Олег, — я на кухне думал о том, что будет, если электрический чайник еще на плите подогреть. Совершенно ебнутая идея, да?

Антон кивнул и в свою очередь спросил:

— А ты из волос Зубова куколку будешь делать?

— Конечно. А как же иначе? Не в милицию же идти. Как-нибудь сами разберемся.

Антон пожал плечами. Он верил в магию — после того количества психоделиков, которые он принял, трудно было бы в нее не поверить — но допустить, что кто-то из людей его круга собирается ей всерьез заниматься, было как-то странно.

— А какая магия? — вежливо спросил он.

— Я бы описал это как смесь кроулианства и вуду, — ответил Олег.

— А… — протянул Антон, — каждый мужчина и женщина — это звезда. Как же, как же.

Эта фраза была единственным, что он знал о Кроули. Антон сам уже не помнил откуда.

— Типа того, — ответил Олег.

— А как вуду сочетается с Кроули? — спросил Горский.

— Легко, — Олег заметно возбудился, — вуду вовсе не догматическая религия. Она позволяет принимать в себя фрагменты любых практик и религий мира — от католицизма до кроулианства. Думаю, даже у Билли Грэхема можно что-то взять — неясно, правда, для чего.

— А ты из Димы сделаешь зомби? — поинтересовался Антон.

— Зачем? — удивился Олег, — просто убью.

Антон вежливо рассмеялся. «Вот человек, с которым я бы кислоту принимать не стал», — подумал он и тут же снова рассмеялся, вспомнив, с кем только ему не доводилось, как выражался Никита, «преломлять марку».

— И давно ты практикуешь? — спросил он.

— Да уж года полтора. Вот, машину себе наколдовал. Правда, она поломалась сейчас… так что надо еще работать и работать. Это тебе не бизнес — тут деньги легко не даются.

— Понятно, — Антон кивнул, — как травы не будет, к тебе приду.

— Ну, не знаю, — протянул Олег, — для других колдовать всегда сложно… совсем другое дело.

— А ты проходил посвящение, стал магом, да? — Антону было с одной стороны интересно, с другой — немного странно. Почему-то ему казалось, что настоящие маги не говорят о своих магических занятиях. Скорее он бы поверил в то, что маг — Горский.

— Меня скорее следует назвать филью-ди-санта, — ответил Олег.

— А что это… — хотел было спросить Антон, но Олег, словно прочитав его недавние мысли, прервал его:

— Чего мы все об умном. Может, дунем на дорожку — и я пойду?

Когда за Олегом закрылась дверь, Антон сказал Горскому:

— Мне вот всегда было интересно: если вуду такая успешная практика, почему вудуисты, как правило, такие бедные люди? То есть я равнодушен к деньгам, но если бы их можно было наколдовать — я б не отказался.

— Давай не будем считать чужие деньги, — сказал Горский, — а лучше вернемся к этой истории про твоих деловых друзей, у которых, вероятно, свои способы наколдовывать капиталы. Ты мне много нового рассказал, но к разгадке мы не продвинулись. Ясно, что кто-то, кто был в курсе истории с цветиком-семицветиком, подкинул этой Жене марку кислоты… то есть не кислоты, а этой отравы. Сделать это мог любой, выгодно это всем… впрочем, все это было и так ясно.

— Почему?

— По требованиям жанра. Герметический детектив. Шесть подозреваемых, одна жертва. В случае топорно сделанной работы убийца — тот, на кого меньше всего падает подозрение.

— В каком смысле топорной работы? — удивился Антон.

— Если автор — халтурщик, — объяснил Горский, — потому что если он не халтурщик, то подозрение падает на всех в равной степени. Хотя, конечно, есть определенные идеологические предпочтения.

— Что значит… — начал было Антон, но Горский, судя по всему, вышел на автономный режим и не нуждался в дополнительных вопросах.