Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга

– В детстве – не помню уже, каков показался, помню только, что мы с Marie за ним хвостом увивались и боялись до смерти, что заметит, и влетит нам от батюшки по первое число. А вот потом, уже когда в Италии с ним повстречался…

– Ваше сиятельство, а в Италии красиво? – не утерпела заскучавшая Любаня.

– Бог мой! Очень! Небо там синее-синее, даже если горы неблизко, а зелень яркая, какой у нас не бывает. И свет такой – золотой и розовый, только акварелью писать.

– А вы умеете акварелью? – удивился Николка и раскрыл перед глазами ладошку с крестом. – Вы же генерал!

– И что же, что я генерал? Сейчас времени нет, а раньше писал, душа моя, как же. В Италии много писал, только грустные картинки получались. Среди такой красоты, и вдруг военный лагерь, и русские мундиры – далеко от дома. Я и Суворова писать как-то пробовал, только он меня застукал и изволил очень сильно разгневаться, потому как я ему должен был по артиллерии сведенья представить. Но то уж в Богемии было, когда я у него состоял непременным дежурным генералом по армии.

– А в Италии не были? – не отставал Николка. – А почему стали?

Граф Милорадович пожал плечами, вновь задумчиво дернул галстук.

– Суворов назначил, вот и стал.

– А это трудно?

– Не трудно, душа моя, а моторошно очень. Дел много, людей много, и все через меня. Александр Васильевич еще и вопросы каверзные задавать любил. Сижу как-то, сверяю, что на походе потеряли – коней, фураж, боеприпасы – а он, по обыкновению, вдруг как встанет передо мной, руки на груди сложил и вопрошает: «Знаешь ли ты, Миша, трех сестер?» Ну, я и ляпни с перепугу: «Знаю, ваше сиятельство!»

– Каких трех сестер? – робко перебила Любаня.

– Веру, Надежду, Любовь, – пояснил граф с улыбкой. – Это уж он мне сам рассказал, потому как сильно обрадовался. Молодец, говорит, Миша, ты русский, знаешь трех сестер. С ними правда, с ними Бог. С тем и ушел. А я остался дальше росписи от интендантов сводить друг с другом.

Николка захихикал.

– Любаня вот сидит. Верочка по нашему классу учится, подружка Кати. А Надежда…

– Николка, это же святотатство! – возмутилась Любаня, но граф Милорадович развеселился.

– Может, ты и прав, хотя вряд ли Суворов имел в виду именно это. Бог мой, Катя, вы здесь наконец-то? Я не хотел вас так безобразно пугать.

Катя смешалась, вскочила, пискнула что-то невнятное. Граф Милорадович встал тоже. Не слишком высокий, он все же оказался крепок и ростом на голову выше нее, не просто так в коридоре его фигура показалась огромной! Она беспомощно теребила юбку, опустив глаза и не зная, как отвечать. Милорадович вдруг заложил руки за спину и смешно изогнулся, наклоняясь, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Глянь, сестрица – журавль! – озорно прошептал Николка, но вышло громко, на всю библиотеку, и обе девочки невольно хихикнули. Граф и правда напомнил Кате какую-то птицу, и взгляд его стал тоже птичий – круглый и озабоченный. Галстук у него был смят и ослаблен, и почему-то очень захотелось поправить.

– Простите меня, ваше сиятельство, за мою безобразную выходку, – вспомнила Катя слова Ежовой. – Вы были столь любезны, что…

– Пощадите, душа моя! – шутливо взмолился Милорадович. – Вы так чудесно танцевали! И с моей стороны следовало предупредить о своем присутствии, – он протянул ей руки. – Помиримся?

Робея, Катя едва решилась дотронуться пальцами до теплых ладоней.

– Катя хорошо танцует, – сообщил Николка, озорничая и страшно картавя. – Она по нашему классу первая!

– Это у Дидло-то? Бог мой! Никак будущая прима?

Николка вздохнул, снова сжал в ладошке Георгиевский крест.

– А я на войну хочу. Хоть глазком на Италию глянуть.

Милорадович легонько пожал и сразу выпустил Катины руки.

– Для этого войны не надо, душа моя. Да и что – Италия? Вон на Катю посмотри, она лицом вылитая итальянка.

– Правда? – Николка даже со стула спрыгнул и подбежал к Кате, разглядывая ее с небывалым вниманием.

– Не балуй, – строго сказала ему раздосадованная Катя и добавила по праву старшей: – Лучше верни его сиятельству орден, еще забудешь.

– Tiens! Vous etes la21! – воскликнул князь Шаховской, заглядывая в библиотеку. – А мы уж не знали, где искать вас, граф! А ну спать, сорванцы! – пригрозил он детям.

Николка брызнул в двери.

– А крест? – вскрикнула Катя. – Николка, верни!

– Оставьте, Катенька, – попросил Милорадович, смеясь. – Не иначе, пойдет ночью на нечисть охотиться, да что за беда? Поутру вернет.

Кате вновь показалось, что про охотничьи знаки он что-то им не договорил.

– Чтоб вернул, проследите, – велел девочкам князь Шаховской. – И ступайте тоже, мне нужно поговорить с господином графом.

Любаня с Катей присели, и граф в ответ вдруг почтительно склонил голову, точно они были взрослые барышни.

– Надеюсь увидеть вас в скором времени на сцене, mademoiselles22. Доброй ночи.

Князь Шаховской тем временем извлекал из-за книг пузатую коньячную бутыль.

– Катя, ты еще не ушла? Куда свет-Катерина Ивановна засунула рюмки? Ах, в ящике?! Никакого порядка в доме, Михайла Андреич! А вы, я смотрю, в меланхолии нынче?

– Я? Бог мой, отнюдь! С чего такие мысли, князь?