Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга

– Что с тобою? И что это у тебя с его сиятельством вышло?

– С кем, тетя? – с перепугу Катя враз отерла глаза.

– С его сиятельством графом Михаилом Андреевичем Милорадовичем. Военным генерал-губернатором Петербурга.

– Ой! Я не знала, тетя, Богом клянусь, не узнала его! Я упражнялась, а он захлопал, и я… убежала…

Ежова картинно схватилась за голову. Последние годы тетя исполняла все больше партии комических старух, и теперь, сама того не желая, часто представляла вне сцены. Однако суровый выговор для Кати оказался совсем не забавен.

– Что за бестактные выходки, Катерина? Позор! И граф еще так любезен, что считает себя – себя! – виноватым!

– Тетушка, пощадите! Я подумала, вдруг он подумал, я не просто так танцевала, а ученицам ведь запрещено…

– Подумал?! – к удивлению Кати, тетушка схватилась за сердце совсем не притворно. – С ума спятила, что ли, ты, Катерина? Его сиятельство граф Милорадович, коль ты не знаешь, из первых охотников на нечисть! Недозволенную волшбу учует – не оставит и мокрого места!

– Разве? – поразилась Катя. – Тетя, но я просто так танцевала!

– То-то «разве»! Но коль не колдовала, убегать-то зачем?

– Я подумала…

– Подумала! Индюк тоже думал!

Катя смешалась, не зная, как объясниться.

– Тетя, простите… Он захлопал, и я… Не видела его… Испугалась…

– Молчи! Младенцу эдакое поведение непростительно! – вспылила немедленно тетка. – Испугалась, поди ты! Стыд! Актриса! От аплодисментов сбежала! А как дойдет до мсье Дидло, что он скажет? Думаешь, станет нахваливать?

Катя слушала молча, склонив голову. Щеки ее пылали.

– Утрись! – сердито закончила Ежова. – Граф в кабинете. Ступай! Немедленно! Его сиятельство ждать тебя не должен! – и прибавила ей в спину, когда она выбегала: – И чем ты ему приглянулась, прости господи?

От двери, робея войти, Катя долго разглядывала важного гостя. Грозный генерал-губернатор и чародей выглядел на удивление безобидно – пожилой военный, полуседой и собой далеко не красавец, горбоносый, с живыми веселыми голубыми глазами в сетке морщин и браво выпуклой грудью, увешанной звездами.

Орденов и мундиров в доме князя Шаховского и тетушки Катя навидалась предостаточно. Впрочем, подсчитав ордена и глянув на золото эполетов, она опять оробела, но подивилась уже, что перед ней не умудренный опытом древний старец, и ничего чародейного в нем особо не видать.

Граф Милорадович сидел у стола, небрежно откинувшись в кресле и вытянув скрещенные ноги в блестящих сапогах. Напротив вездесущий Николка стоял на коленках на стуле, опираясь на локти, крутил в пальцах Георгиевский крест и явно ничего не страшился.

– Ваше сиятельство, а он у вас заколдован?

Милорадович фыркнул насмешливо.

– А ты, душа моя, думаешь, нет?

– А на мертвяков или бесов?

– Хоть на мертвяков, хоть на бесов – серебро же.

– А кресты из серебра нарочно делают?

– Бог мой, конечно! Обереги, помимо орденов, военным носить не положено.

– Вы же носите, – недоверчиво покосился Николка. – Охотничий знак!

– Не охотничий знак, душа моя, а командорский крест Ордена святого Иоанна Иерусалимского, – усмехнулся граф Милорадович, тронув у самой шеи черный форменный галстук. – Охотничьих знаков не существует.

Любаня Дюрова чинно сидела в стороне на диване, сложив руки на коленях.

– Не существует разве, ваше сиятельство? Но все знают, что охотнику знак нужен, чтобы нечисть всякую упокаивать, вроде как распятием батюшка…

– Вздор, душа моя. Бабкины сказки. Какое распятие, когда есть статут ордена, по которому его носят?

Тут Кате отчего-то показалось, что грозный гость немного приврал. А он снова взялся за воротник и прибавил задумчиво:

– Бог мой, эти сказки с черным колдовством совсем рядышком, потому все охотники – либо рыцари Мальтийского Ордена, стало быть, не православные и государю не присягали, либо действуют тайно. Оттого на них на всех Священный Синод смотрит косо, да и служить в России, будучи мальтийским рыцарем, затруднительно. Пока существовало приорство Ордена в России, давали кресты Иоанна Иерусалимского тем, кто на государственной службе, с правом на охотничье чародейство. Но уже два года, как жаловать их полностью запретили.

– Отчего же так, ваше сиятельство? – подняла бровки Любаня.

– Оттого, что нет такого святого. И Русского приората Ордена больше нет. Новых охотников на государеву службу больше не набирают, и носить кресты, выданные в последние годы, запретили тоже.

– А вы почему носите, ваше сиятельство?

– Потому что мне, душа моя, как и другим командорам времен государя и Великого магистра Ордена Павла Петровича, упокоение нечисти никто не запрещал.

– А почему у вас Георгий солдатский? – вмешался Николка. – Для того же?

– Меня государь назвал другом солдат и велел носить награду солдатскую.

– А Суворов – он каков из себя был? Вы ж видали?

– Видал, душа моя. Когда, как ты нынче, пешком под стол ходил.

Граф Милорадович улыбался, и Катя собралась с духом войти и присесть тихонько подле Любани.

– А каков он из себя показался, ваше сиятельство? – канючил Николка. – Ну, расскажи-и-ите!