Семь лет до декабря. Белые кресты Петербурга

– Не с бумагами, конечно, однако вы правы – по делу.

Милорадович, досадуя, дернул галстук.

– Помилуйте, Павел Дмитриевич! Вечер, вино с пряностями, театральные красавицы – какие тут дела могут быть? Дайте хоть ненадолго забыть про счета, караулы, и что на Неве обвалился кусок набережной!

– Его сиятельство граф Михаил Андреевич истинно прав, и мы ждем вас в зале, господа, – вмешалась Катерина Ивановна с милой улыбкой, но Киселев даже бровью не повел.

– Мы не задержимся, damoiselle Egoff14.

Катерина Ивановна подмигнула в ответ и вышла, оставив их наедине, но Милорадовича покоробило. Хорошо, что тут нет Шаховского – князь трепетно относился к репутации своей любимой Ежовой, которая лишь по собственному почину не желала стать «смешной княгиней», по-прежнему регулярно получала билеты на ведовство и, хоть и пользовалась ими исключительно для театра, вызывала этим разные толки.

Пришлось сесть и указать Киселеву на кресло. Павел Дмитриевич чинно положил ладонь на подлокотник.

– Не о набережной я хотел говорить, а попросить ваше сиятельство о помощи одной особе, к коей питаю большое уважение.

Милорадович устало вздохнул в сторону, хотя утаить что-либо от Киселева было практически невозможно.

– Говорите.

– Графиня Потоцкая с дочерьми в Петербурге, как вы знаете, – обстоятельно начал Киселев – разом вспомнилось, как он зачитывал бесконечные реляции после сражений и просил внести правки. А что, спрашивается, после него править? Излагал на бумаге факты Киселев тоже всегда очень гладко.

Милорадович с трудом сдерживал зевоту, но вспомнил, что означенной графине Киселев надеется стать зятем, а значит, следует хотя бы изобразить внимание – усилие собеседник почувствует и оценит.

– О тяжбе comtesse15 Потоцкой с пасынками я наслышан. Продолжайте, прошу вас.

– Она просит ваше сиятельство принять ее и разобрать дело, надеясь на ваше справедливое заступничество и всем известную смелость.

– Бог мой! Павел Дмитриевич, канцелярия открыта для всех просителей в приемные часы, но я все-таки по иному ведомству. Да и известная ваша близость к государю могла бы много больше пользы принести для графини Потоцкой. Отчего же вы не сами?..

Киселев любезно улыбнулся, но в глазах мелькнуло приметное огорчение.

– Значит ли это, ваше сиятельство, что я должен передать от вас графине отказ?

Милорадович вздохнул – хорошего настроения как не бывало.

– Я буду ждать графиню, но не могу ничего обещать.

– Она очень несчастная женщина…

– С очень красивыми дочерьми, – подхватил Милорадович, и Киселев закусил губу. – Павел Дмитриевич, не сердитесь, но дело госпожи Потоцкой такого свойства, что, право, не знаю, чем я мог бы помочь.

– Votre excellence16, в свете распространяются разные слухи, и не всем им следует верить, – холодно заметил Киселев. – Но вы не откажете выслушать ее сиятельство d'original17?

– Si, monsieur, surtout que18 я еще не имел удовольствия быть с ней знакомым, – примирительно сказал Милорадович. Ссориться не хотелось, хотя о греческой куртизанке Потоцкой он слышал довольно, чтобы не верить ни единому ее слову. Похоже, не верит ей и Киселев. При его-то способностях это неверие – лучшее доказательство, что дело гиблое. Но, говорят, он до безумия влюблен в ее старшую дочь, а любви надо прощать. Тем более, графиня упорно отказывает ему в руке Софьи, а Павел Дмитриевич большая умница и не мытьем, так катаньем умеет добиваться своего. Понять бы, отчего он не обратился к государю. То ли графиня не пожелала прибегнуть к его помощи, чтобы не быть обязанной, вот он и придумал обходной маневр? То ли сам не хочет ввязываться в тяжбу невестиного семейства, чтобы не портить себе славу безукоризненно честного следователя?

Желая поскорее сменить тему, Милорадович поднялся, и Киселеву тоже пришлось встать.

– Кем же нас потчует нынче любезный князь? Вы ведь были там, Павел Дмитриевич, кто нынче представляет?

– Ученицы класса Дидло, – неохотно откликнулся Киселев, ему явно хотелось еще похлопотать за графиню. По крайней мере, двинулся следом и вышел в коридор, вежливо придержав двери для бывшего начальника и нынешнего генерал-губернатора.

– Бог мой! Неужто сама великая чаровница Авдотья Истомина снизошла до нашего скромного общества?

Киселева проняло – оживился.

– О нет, votre excellence, Истомина вряд ли до таких вечеров снизойдет. У нее сейчас и без того урона репутации довольно, опасается, как бы ангажемент не отняли за этакое пользование театральной славой! Слыхали вы, что дуэль четверых из-за нее не закончилась? – он говорил теперь совсем иначе, без всякой холодности, и размахивал руками всю дорогу до залы. – В Тифлисе столкнулись messieurs19 Грибоедов и Якубович и снова стрелялись! Не понимаю, какая польза госпоже Истоминой в том, чтобы стреляться секундантам, пусть оба и не без греха в ее истории. Однако погибшего Шереметьева мне, право, очень жаль, и я бы на месте столичных следователей проверил…

– Что не надобно ему было бить свою Дунечку, – поддразнил Милорадович. – Да и с Завадовским чары Истоминой были без надобности, он сам ей яму копал и попался.