Семь лет за колючей проволокой

Но и это оказалось не самым страшным: просыпаешься и обнаруживаешь, что твои ноги распухли от этих укусов и их только с огромным трудом можно засунуть в сапоги, а голова кружится, как у пьяного. Создалось впечатление, что поднялась высокая температура.

Сунулся в санчасть, но доктор на смех меня поднял:

— Здесь вам, молодой человек, не санаторий! Освобождения не будет. Идите на работу!

— Может, температуру всё-таки померяете?

— Ага, и давление? — усмехнулся тот.

— Неплохо бы и давление! — Мне с трудом удавалось говорить пересохшим горлом.

Он взял мою руку, буквально секунду пощупал пульс и недовольно воскликнул:

— Иди работать, симулянт!

На меня пахнуло таким перегаром, что едва не вырвало: это совсем вывело меня из себя:

— Закусывать нужно было вчера! — воскликнул я. — Если я — симулянт, то ты явно не доктор, тебя даже к скотине нельзя допускать, костолом несчастный! Интересно, где только диплом купил, «лепила» дубовый? — вконец взорвался я.

— Вон! — взревел «лепила», то есть врач, и вдогонку бросил: — Не симулянт он, видите ли! Да ты симулянт официальный, по документам! СКС, понял?

Вот и аукнулись мне та злополучная ложка, с помощью которой я пытался покончить с собой, и Институт имени Сербского — «высшая инстанция дураков», где мне вписали в карточку «СКС» — «склонен к самоубийству», эта аббревиатура расшифровывалась и как «склонен к симуляции». Вышел из санчасти, а меня шатает из стороны в сторону. Какая, к чёрту, работа? Доплестись бы до своего барака. В глазах всё плывёт. Безразличным мутным взглядом скользил я по лицам уныло бредущих к вахте моих собригадников. Никто из них не поинтересовался, что со мной случилось, и только бригадир констатировал с машинальным безразличием:

— Кажется, ты, Режиссёр, на работу не идёшь…

— Какая работа… — хотел ответить я, но язык так распух, что из горла вырвался только хрип.

Махнув рукой, я доковылял к своей шконке, буквально рухнул на неё и тут же отключился. Мне показалось, что прошло не более минуты, когда меня кто-то затормошил. С трудом разлепив глаза, я увидел перед собой завхоза.

— Ты что, Режиссёр, уже все на плацу, проверка началась, а ты тут, мог бы и предупредить меня… — с укоризной добавил он.

В его голосе не было раздражения, несмотря на то что я, без вины виноватый, мог его подвести: идёт проверка, в отряде не хватает по списку одного человека, а завхоз не в курсе…

Если в других отрядах от завхоза многое зависело и с ним зэки старались не портить отношений, то в «.лесном отряде» завхоз, как правило, исполняет чисто номинальные функции: ведёт свободных от работы зэков своего отряда на проверку, в столовую, в клуб, встречает бригады после работы. То есть его благополучие и даже заработок напрямую зависят от бригадиров. Не понравится он одному из бригадиров — и вполне может «слететь с должности»…

— Колотит меня, — с трудом прошептал я.

— Так плохо?

— Не то слово…

— А что доктор?

— Ещё не просох со вчерашнего бодуна.

— Понятно… Ладно, если на проверке не будет Канариса, попробую отмазать…

Прозвище «Канарис», как и во многих колониях, носил «Старший Кум». Почему Канарис, вряд ли кто мог объяснить. Полковник был невысокого роста, с тонкими чертами лица и маленькими чёрными глазками. Он был спокойный и уверенный в себе, но очень мстительный. Нужно отдать ему должное: он никогда не повышал голоса и разговаривал с зэками исключительно на «вы». Много позднее я узнал, что Канарис пришёл на «четвёрку» с должности Начальника колонии усиленного режима: на ней произошёл вопиющий по тем временам случай, двух зэков позвал в дорогу «Зелёный Прокурор». Напоминаю: «Зелёный Прокурор» — это побег из мест лишения свободы. Такого тогда не прощали, и полковника сразу перевели с понижением в должности на другую зону.

На проверке Канариса побаивались все завхозы. В зависимости от настроения он мог запросто придраться к какому-нибудь пустяку и отправить в ШИЗО даже завхоза. Правда, быстро отходил и часа через два возвращал его назад в отряд. Но бывало, что завхоз «парился» в ШИЗО и по нескольку дней.

На этот раз мне не повезло: Канарис был на плацу, и когда наш завхоз доложил, что один не вышел на работу в силу высокой температуры, он спросил:

— А что доктор?

— Доктор. — Завхоз поморщился и развёл руками.

— Доценко — пятнадцать суток, вам за то, что не заставили его выйти на проверку, строгий выговор! Ещё нечто подобное, и вы сами отправитесь в ШИЗО. — Полковник говорил тихо и очень вежливо, но от его манеры многим становилось не по себе.

Обо всём этом рассказал мне завхоз, когда помогал добрести до вахты. ДПНК — дежурный помощник начальника колонии, — наверное, уже был предупреждён Канарисом.

Увидев меня, сказал:

— Пятнадцать суток тебе, Доценко!

— Гражданин майор, у меня высокая температура!

— Я не доктор, осуждённый! Пошли!

— Сам он не дойдёт, — заметил завхоз.

— А ты для чего, для мебели, что ли? — буркнул тот. — Донесёшь. Пошли!..