Семь лет за колючей проволокой

Стоило Кешке-Рыси оставить меня в покое, как все, словно по команде, мигом потеряли ко мне интерес и разбрелись по своим местам. За столом продолжились настольные игры, а я согласился сыграть партийку в шахматы с одним молодым парнем. Он играл довольно слабо и быстро получил мат. В этот момент я заметил, как возле другого парня за столом собрались несколько человек, а он каждому что-то рассказывает, раскладывая костяшки домино.

Подойдя поближе, я понял, что этот парень «гадает на срок», раскладывая каждому желающему своеобразный пасьянс из домино: какая доминушка остается, такой срок и получит тот, кому он гадает.

Когда «гадатель» заметил меня, он предложил:

— Хочешь, я и тебе погадаю, Режиссёр?

Подумал, что это не игра и здесь вряд ли можно меня зацепить на чём-либо, но на всякий случай спросил:

— Я что-то буду должен за это гадание?

— Нет, ничего. — Парень удивлённо пожал плечами.

Жест и его глаза казались настолько искренними, что я согласно кивнул:

— Ладно, валяй, объявляй свой приговор!

— Не мой, — тут же возразил он и многозначительно поднял кверхууказательный палец. — Судьбы!

Он быстро сложил костяшки домино «рубашкой» вверх в виде могилы с крестом и начал открывать то одну, то другую, отбрасывая комбинационные совпадения в сторону. Вскоре осталась одна доминушка.

— Всем показать или только тебе одному?

— Мне! — азартно ответил я, и он предложил мне взглянуть на доминушку, которая осталась.

Ничего не подозревая, я наклонился, чтобы её разглядеть, и в этот момент со второго яруса на меня вылили целый тазик воды. Все вокруг весело рассмеялись, а я вскочил на ноги, разъярённый и готовый ринуться в драку, но мгновенно рассудил, что самое разумное с моей стороны в данной ситуации будет всё перевести в шутку.

— Вот придурок, — беззлобно бросил я парню, вылившему на меня воду, — весь срок мой смыл! — И рассмеялся со всеми вместе.

Потом скинул с себя рубашку и начал отжимать воду, чтобы она быстрее просушилась. Как-то неловко дёрнувшись, я скривился от боли в боку и приложил руку к повреждённому ребру.

— Что, ребро сломано? — неожиданно услышал я.

Повернувшись, увидел перед собой Сеньку, своего недавнего соперника по «перетягиванию на палках».

— Нет, трещина! — машинально ответил, удивившись тому, что впервые слышу его голос.

— Недели две-три назад?

— Да… Откуда знаешь? — нахмурился я.

— Так… — поморщился Сенька. — С год назад сам мучился… Что же ты не сказал, когда тянули?

— А-а! — отмахнулся я.

— Держи пять! — дружелюбно произнёс он. — Сашка меня зовут, Муромец!

— Кликуха тебе под стать! — улыбнулся я, отвечая на рукопожатие его ладони-лопаты.

— Это не кликуха, это фамилия у меня такая! — Александр смутился.

— А почему он тебя Сенькой называл?

— А какая разница… — пожал он плечами.

Как-то так получилось, что Александр стал рассказывать о себе. Оказывается, его обвиняли по статье «убийство по неосторожности», но следователь пытался доказать расстрельную статью «умышленное убийство».

— Эта сволочь вообще ничего не хочет слушать! — ругнулся вдруг Муромец. — Прикинь, я в полной отключке в кузове валялся, когда он под задние колеса попал.

— Перепил, что ли?

— Я? — нахмурил он густые брови. — Ну! Приятель дембельнулся, мы и нахрюкались…

— А кто-нибудь ещё в кузове был?

— А как же!

— И что они?

— Таки они в стельку…

— А покойный?

— Тоже в стельку… Единственный, кто мог двигаться, — Пашка Кузнец.

— А он что говорит?

— Так он за рулём был: начал сдавать назад, чтобы развернуться, и услышал крик, тормознул, да поздно… — Александр печально вздохнул.

— Ничего не понимаю, — признался я.

В его рассказе не было никакой логики. Если всё произошло, как говорит он, то больше всего был виновен тот, кто сидел за рулём…

О чём я и сказал ему:

— Пашка — сын Председателя Исполкома, — вздохнул Александр, — а на мне три года условных висят по «сто восьмой»: бугра помял немного…

— Что, снюхались? — раздался недовольный голос подошедшего Кешки-Рыси.

— Ну?! — неопределённо буркнул Александр.

— Смотри! — угрожающе произнёс тот.

— Смотрю! — чуть взвинчиваясь, набычился Муромец.

Трудно сказать, чем бы закончился нелепо начавшийся конфликт, если бы не раздался характерный глухой стук тележки о дверь камеры.

— Баланда, граждане уголовнички! — громко выкрикнул шнырь по прозвищу Крылатый.

— После ужина договорим! — многозначительно бросил Кешка-Рысь и направился к столу.

В этот момент дверца «кормушки» откинулась, и баландёр, сунув первую шлёмку с кашей, негромко, но вполне отчетливо выкрикнул в камеру:

— Доценко есть?

— Ну, я Доценко! Кто спрашивает? — подойдя к кормушке, удивлённо спросил я.

— Привет тебе от Лёвы-Жида, а вот ксива от него! — Баландёр быстро протянул записку. — Если ответ хочешь передать ему, то приготовь: отдашь, когда посуду забирать буду!..

— Спасибо, земляк! — взяв весло и шлёмку с кашей, наполненную едва ли не с верхом, я вернулся на свое место и первым делом развернул записку от Лёвы-Жида: