Семь ликов Японии и другие рассказы

Такая драматизация обоюдного чувства долга ужасает японцев не меньше нашего. Однако чем-то уму непостижимым в Японии она не считается.

Как и случай с девочкой, которая покончила с собой, бросившись в лифтовую шахту своей школы, после того как одноклассницы замучили ее своими ежедневными насмешками по поводу ее странного портфеля. Ногтем она нацарапала на стене лифта предсмертные слова, в которых просила прощения у одной подруги за то, что причиняет ей боль своей смертью, но поступить иначе она не может.

9

Еще одна сцена из фильма Куросавы «Под стук трамвайных колес». Совсем юная девочка помогает мужу своей тети, которая лежит в больнице, по хозяйству. И вот однажды она становится его жертвой. «Дядя» насилует находящуюся в полной зависимости от него девочку. То, что ему, как опекуну, даже не приходится применять силу, делает его поступок еще более презренным. Забеременев, девочка-подросток наносит почти смертельные ножевые удары молодому рассыльному, который был единственным, кто относился к ней с вниманием. Он не может обидеться на нее за это, хочет, однако, знать, зачем она это сделала? И тогда она наконец заговорила (до тех пор она была нема): она сама хотела умереть. И дальше ей уже ничего не надо произносить: это ли не доказательство любви, если я, чтобы дать выход охватившему меня сильнейшему чувству, воспользовалась твоим телом…

Японцам это понятно: они узнают знакомую модель «смерти из-за любви», которая обезоруживает любое негодование.

Нам, жителям Запада, это недоступно. Но так ли уж хорошо знакомы нам погребальные обычаи в Фивах «Антигоны»? А понятие судьбы у древних греков?

10

Брешь в системе, которой имеет право воспользоваться сильное чувство, – даже и она имеет в Японии систему. Правило проверяется искусством овладеть исключением.

Стороннему наблюдателю такое регулирование исключений кажется укорененным в детстве японцев. Ребенку в семье «можно» гораздо больше, чем у нас: он, практически исключительно по своему хотению, приводит жизнь взрослых в движение или парализует ее. Зато в ситуациях, в которых задействованы внешние интересы, он ведет себя намного более дисциплинированно и готов к безоговорочному послушанию.

Обязательное умение японского общества приспосабливаться, осуществляемое под непрестанным давлением извне, нуждается в компенсации. Культ подлинного чувства не противостоит подавлению видимого проявления чувств, а соседствует с ним, выражается не в мятеже, а в повторении прошлого. Благодаря инфантильности в нем есть что-то райское. Воспоминание о том времени, когда ребенку было позволено все, даже невозможное: кричать, упрямиться, громко плакать, жаловаться, полностью заполнять собой существование матери, мешать отцу и гнать его прочь. Тому, что все это на самом деле «невозможно», он учится, идя по одной стороне дороги, ведущей в общество; другая же сторона ее ведет обратно в детскую защищенность. Ребенку, продолжающему жить во взрослом, разрешено время от времени проявлять себя – за фасадом дисциплинированности скрывается озорство, подпитываемое воспоминанием о том, что когда-то оно было допускаемым испытанием родительской любви. Алкогольное опьянение погружает человека в это воспоминание, не подталкивая, как у нас, к агрессии; и то, что оно причиняет зло другим, японцы не принимают близко к сердцу. Также и смерть из-за любви, как форсированное разрешение, является пограничным случаем «ребяческого» поведения: парадоксальная драматизация желания быть признанным, провокация родительских чувств со стороны общества. Глубокое почтение, оказываемое обществом таким героям, является компромиссом между долгом устоять перед этой провокацией и чувством стыда оттого, что семья позволила своим детям сломаться, не смогла удержать их, подвергших сомнению ее ценность.

11

Фильм Куросавы «Ран» («Хаос»), при всей его разрушительной энергии, является семейной драмой, потому что движущие силы и отношения в японском феодальном обществе семейны. В то время как в «Короле Лире» бушует трагизм, в японской версии разворачивается воинственная мелодрама. Причитания и стенания Театра кабуки или представления театра кукол – это усиленный детский плач; он приобретает свое звучание потому, что жалоба и хныканье так же предосудительны «вне стен» – в обществе, как они непреодолимы «внутри» – дома.

Существуют и формы отношений, компенсирующие давление в повседневной жизни японцев.

Так, совместная выпивка с коллегами по работе, на которой, в строгих рамках, может быть ликвидирована иерархия, – допущение, приносящее пользу и выгоду, и в этом отношении неотъемлемая часть рабочего процесса. Уважительное отношение к чувствам подчиненных – это семейный фактор иерархии на предприятии, а также секрет ее эффективности; ради этого необходимо позволять давать выход негативным эмоциям. Без последствий для сотрудника, но с пользой для системы, которая при этом узнает кое-что о себе.