Семь месяцев бесконечности

Две собаки из упряжки Кейзо — Кутэн и Оуклок — практически не тянули нарты. У Кутэна проблемы с лапами, и вообще, кажется, все это ему порядком надоело, а Оуклок неузнаваемо изменился после возвращения из Пунта-Аренаса, где отдыхал целый месяц. Он постоянно пребывал в состояли какой-то необъяснимой печали и, когда мы останавливаюсь, не отрываясь смотрел назад, туда, где, по его понятиям, находился Пунта-Аренас. Была ли это несчастная любовь или что-нибудь другое, а может быть, он просто никак не мог прийти в себя после той жестокой трепки, которую задал ему Горди в базовом лагере, неизвестно, но тянуть нарты он не хотел, и поэтому весь вес нарт распределялся между семью собаками, что было для них весьма нелегко. Надо сказать, что отдых в Чили не только пагубно сказался на работоспособности и моральном состоянии Оуклока, но и сыграл злую шутку с Томми. Там, в Пунта-Аренасе, под теплым весенним солнцем Томми решил освободиться от теплого меха, но сделал это неосмотрительно быстро. В результате на нем из одежды остался один подшерсток, отчего он имел поджарый вид и стал походить на львенка. Очевидно, такой необычный вид не только плохо грел беднягу, но и усилил у него и без того явный комплекс неполноценности, аккуратно поддерживаемый его коллегами по упряжке. Для всех этих собак, выросших вместе на ранчо Уилла, Томми был чужаком, а чужаков собаки так же, как и люди, как правило, не слишком любят, и если кому и доставалось в упряжке Уилла, так это чаще всего Томми. Сегодня утром, неудачно попав Уиллу под горячую руку, Томми вырвался от него и, отбежав метров на двести, уселся на снег и стал наблюдать за всем происходящим со стороны. Поравнявшись с Томми, я подошел к нему, присел на корточки и позвал: «Томми, мальчик мой, иди сюда!» Томми как-то по-пластунски подполз ко мне и, перевернувшись на спину, подставил мне свой просвечивающий через редкий подшерсток живот. «Чеши!» — попросил он. Я почесывал ему живот до тех пор, пока не подъехал Уилл и, буквально вставив Томми в постромки, не поволок его, слабо сопротивляющегося, к упряжке.

Я заметил некоторое противоречие между курсом, вычисляемым на основе данных о магнитном склонении на наших картах, датированных 1980 годом, и курсом, определяемым по солнцу. Разница эта около восьми градусов. Вчера я шел по компасу, а сегодня — по солнцу. Анализ наших координат показывал, что я опять, к великой радости моих товарищей, стал понемногу уклоняться в привычную левую сторону, преодолев наконец свой опасный правый уклон. Тем не менее мне удавалось держаться близко к меридиану 90 градусов западной долготы, вдоль которого и лежала наша дорога к Полюсу.

Вечером радиосвязь оказалась неудачной: мы слышали только Беллинсгаузен, да и то еле-еле, нас же не слышал никто. Уловили координаты за вчерашний день: 85,8° ю. ш., 88,1° з. д. Сегодня прошли еще 22,8 мили, что означает немногим менее 20 минут широты, то есть сегодня мы пересекли 86-ю параллель.

Глава 6 Декабрь

Если бы не эти заструги. Се ля ви, Папи! Се ля ви! Вижу Полюс! Встреча в народе и в верхах. Тайная вечеря. Секретные переговоры. Душ на Полюсе. Мясная эйфория. Недоступно? Потому что хорошо! Вечера в японском ресторане. Рождество. Белый склеп профессора.

1 декабря, пятница, сто двадцать восьмой день.

Два совершенно противоположных по своему звучанию события ознаменовали сегодняшнее тихое солнечное утро — первое летнее утро трансантарктической экспедиции. В 6 часов, как обычно, я вылез из палатки, чтобы принять душ и оглядеться. Погода была на удивление хорошей, впрочем, лето есть лето, даже здесь, в Антарктиде, рядом с Полюсом. Минус 23 градуса, безветрие, солнце и голубое небо. Мое внимание привлекло какое-то движение в районе палатки Джефа и Кейзо. Я увидел, как из ее длинного холодного рукава появилась сначала голова, а затем и все совершенно обнаженное тело Кейзо. По-видимому, он счел эту погоду подходящей для обтирания. Балансируя на стоящем перед входом в палатку фанерном ящике, в точности как «Девочка на шаре» Пикассо, Кейзо, издавая громкие крики, обтирался снегом, который черпал обеими ладонями. Вопли Кейзо разбудили Монти, и тот, спросонья не разобравшись в ситуации, сцепился со своим братом Хоби, отдыхавшим рядом. Поднялся невообразимый шум, все остальные собаки подбадривали драчунов и рвались с поводков, чтобы принять участие в потасовке. Несмотря на то что дрались собаки из его упряжки, Кейзо не отважился наводить порядок в том костюме, в котором принимал снежный душ: Монти и Хоби сцепились не на шутку и в пылу схватки могли и не обратить внимания на беззащитное состояние своего хозяина.