Семь месяцев бесконечности

Сегодня день большой гляциологической науки. Профессор хотел отбирать образцы снега каждые два сантиметра до глубины двух метров. Это означало ни много ни мало 100 образцов. Для начала мы с профессором вдвоем, действуя попеременно, выкопали яму двухметровой глубины на расстоянии метров трехсот от лагеря в наветренную сторону. Затем началось великое таинство великой науки. Профессор облачился в белый стерильный костюм, маску, а поверх обычных натянул полиэтиленовые перчатки. Вдоль отвесной двухметровой торцевой стенки ямы он натянул ленту с нанесенными на ней делениями. Затем, действуя специальным пластиковым ножом, стал вырезать пласты снега каждые два сантиметра и ссыпать их в приготовленные заранее пронумерованные полиэтиленовые баночки, которые исправно подавал ему я, тоже облаченный в маску и полиэтиленовые перчатки. Небольшая, но существенная для меня разница заключалась в том, что стерильные перчатки были мне малы и я был вынужден надеть их поверх тонких нитяных, в результате чего руки очень быстро замерзли. (Именно за эти маленькие неудобства я и недолюбливаю гляциологию.) Прежде чем ссыпать снег в баночку, профессор внимательно рассматривал его и давал короткие комментарии по поводу строения того или иного снежного образца. Джеф, сидевший на краю ямы над нашими головами, все это аккуратно записывал карандашиком в тетрадку. Мы просидели в яме не менее двух часов и замерзли как собаки — разумеется, не наши, которым такой мороз был нипочем, а городские. Завинтив крышку последней баночки, я сорвал маску, сбросил перчатки и, размахивая руками, чтобы хоть немного согреться, помчался к лагерю, туда, где были свалены все привезенные «Твин оттером» ящики с кормом и продовольствием. Разделив все продовольствие на три равные части, мы с Кейзо подогнали свои нарты и по очереди развезли продукты по палаткам. Только после второго рейса я почувствовал, что немного согреваюсь. Правда, указательный и большой пальцы правой руки не оттаивали дольше других, и мне показалось, что я их немного подморозил. Когда мы разгрузились у палатки Этьенна и Дахо и, заглянув к ним, сообщили: «Кушать подано», — Этьенн, оторвавшись от какого-то очень интересного письма, сказал, что получил рождественскую посылку и предлагает всем собраться у него в палатке и встретить Рождество, Новый год и день отдыха одновременно. Профессор, отходивший после своего мучительного эксперимента в глубине спального мешка, согласно кивнул, подтверждая приглашение. Учитывая изысканный характер наших совместных праздников, на которых угощение или отсутствует вовсе, или в лучшем случае ограничивается десертом, мы с Кейзо предварительно подкрепились в своей палатке и только после этого отправились на праздник.

В палатке было тепло и тесно. Для начала все, кроме Джефа и Кейзо, закурили по сигаре. Это были те самые сигары, которые мы так надеялись выкурить на Полюсе. Очень скоро видимость упала до нуля, поскольку все заволокло клубами терпкого дыма. Труднее всего было некурящим, но они стоически ждали раздачи подарков, которую Этьенн отложил на конец праздника. Когда дым стал настолько густым, что курильщики перестали различать даже кончики своих сигар, мы все разом отложили сигары и сразу почувствовали огромное облегчение. Этьенн поставил перед собой большую коробку и стал извлекать из нее одну за другой красивые коробочки с самыми разными конфетами. Здесь были вишни в шоколаде, орехи в шоколаде, искусно сделанные из подкрашенного сахара райские яблочки с ликером внутри. Наполненные сигарным дымом, шоколадом и ликером, мы разошлись по палаткам в десятом часу. Перед тем, как лечь спать, я разобрал и почистил барахливший последнее время примус. Это, пожалуй, пока единственный предмет из всего нашего снаряжения, на котором начинает сказываться высота. Из-за недостатка кислорода сгорание бензина происходило не полностью, и внутри трубки газогенератора быстро образовывался нагар, который надо было периодически счищать. После этой несложной операции примус обрел второе дыхание, а вместе с ним и мы. Мы отдыхали в координатах: 85,87° ю. ш., 105,6° в. д.

28 декабря, четверг, сто пятьдесят шестой день.