Семь месяцев (ЛП)

— Мы не держим дома клубнику. У моей дочери аллергия.

— У твоей дочери? — она хихикает с лёгкой болью. — Она наша дочь, Майлз.

— Я не помню, чтобы ты участвовала в её воспитании, Милли.

Это, должно быть, просто плохой сон.

— Я вырастил её один. Так что не называй себя матерью. Эмори была для неё большей матерью, чем ты когда-либо будешь.

Милли вздрагивает, на её лице отражается обида.

— Как её зовут? — спрашивает она.

— Как будто тебе не всё равно.

Я прохожу мимо женщины, которую когда-то считал любовью всей своей жизни. Сейчас я не желаю даже смотреть на неё. Может быть, год назад, внезапно увидев её в своем доме, я бы отреагировал иначе. Ещё немного волнения и счастья, смешанного с замешательством и гневом. Настоящие эмоциональные качели. Но сейчас всё, что я чувствую — это отвращение, эмоция, которую я никогда не думал, что смогу испытывать к ней.

— Почему ты не задаёшь мне вопросов, Майлз? — спрашивает она, и я знаю, что она следует за мной на кухню. — Почему ты не рад меня видеть?

— Я женат.

— Да, я знаю, — она кладёт руку мне на плечо, пытаясь помешать мне заглянуть во все шкафы, но я отмахиваюсь от неё, потому что не стану рисковать, пока не проверю каждый дюйм этой квартиры, прежде чем впустить Брук обратно. — Как ты мог так поступить со мной?

Я фыркаю и качаю головой от нелепости вопроса.

— Как я мог так поступить с тобой? Ты имеешь в виду, двигаться дальше? — наконец оборачиваюсь и смотрю на неё.

У неё всё ещё длинные светлые волосы до талии. Её зелёные глаза по-прежнему пронзительны, но они больше не производят на меня такого впечатления, как раньше. Она немного выше, или, может быть, мне просто так кажется, потому что я не видел её пять лет. Она сильно похудела.

Образ Милли Скотт врезался в мою память. Я знаю каждый дюйм её тела как свои пять пальцев. Глядя на неё сейчас, я вижу, что она всё та же, но в то же время другая. Может быть, потому, что теперь я смотрю на неё без розовых очков.

— Ты женился на моей сестре-близнеце! — её голос звучит опустошённо, как будто ей действительно не всё равно.

Но ей не может быть не все равно. Это невозможно и ненормально.

— Кстати, об Эмори. Где она, черт возьми?

Кровь начинает закипать при мысли о том, что Милли, возможно, причинила ей боль, и эта мысль почти заставляет меня сойти с ума.

— В спальне, нянчит своего ребёнка или что-то в этом роде. Ты что, думаешь, я бы сделала что-то со своей собственной сестрой?

Меня бы это не удивило. Я прислоняюсь к кухонной стойке, скрещивая ноги в лодыжках. Мои руки хватаются за столешницу по обе стороны, прежде чем я расслабляюсь и скрещиваю руки на груди.

— Что ты здесь делаешь?

— Я пришла за тобой, Майлз, — она говорит это так, словно имеет это в виду. — За тобой и нашей дочерью.

Моя голова качается, когда я пытаюсь осмыслить то, что она говорит. Но её слова не обретают смысла.

Она жива. Женщина, которую я буквально похоронил для себя ровно пять лет назад из-за осложнений во время кесарева сечения, жива. Как это вообще возможно?

Знала ли Эмори об этом?

— Повторяю, она не наша дочь, Милли. Она моя дочь, — я поднимаю взгляд к потолку, делаю глубокий вдох, прежде чем снова позволяю себе встретиться взглядом с Милли.

— Я родила её.

— Ты умерла несколько дней спустя, так что я не понимаю, к чему ты клонишь.

Милли пытается подойти ближе, но, должно быть, чувствует, что я не хочу, чтобы она была рядом со мной, поэтому останавливается как вкопанная, опуская руки.

— Что ж, я жива.

— Вижу. Было бы здорово сообщить мне об этом лет пять назад.

Я не знаю, чего она пытается добиться. У нас с Милли больше никогда не повторится то, что было. Даже если бы я захотел, то уже не смог бы всецело ей доверять.

— Я не могла, — говорит она, и теперь слёзы наворачиваются на её глаза. Хотя они меня не раздражают, на самом деле, когда я вижу, как она плачет, мне почему-то становится немного спокойнее. — Майлз, мне было шестнадцать. Я не смогла бы вырастить ребёнка.

— Тебе было почти семнадцать.

— Это всё равно так мало, — возражает она. — Я хотела жить, а не менять подгузники и учить кого-то как говорить, ходить и, Бог знает, чему ещё.

Иногда я думал, что веду себя эгоистично. Я мог бы бросить колледж и быть рядом с Брук, но я этого не сделал, потому что хотел получить образование. Это делало меня эгоистом в глазах других людей. Я мог бы позволить ей оставаться со мной всё это время, но я этого не сделал, потому что думал, что ей будет лучше с моей сестрой, пока я буду ходить в школу. Холли всегда считала, что это эгоистично с моей стороны, потому что я предпочёл вечеринки своей дочери. Такого никогда не было.

Всё это время я думал, что, возможно, в этом есть доля правды. Может быть, я действительно был эгоистом, потому что хотел ещё немного пожить, получить образование, поиграть в хоккей и при этом завести ребёнка. Теперь я понимаю, что это не было эгоистично.