Семь признаков счастья (сборник)

Я люблю поезда, люблю большие пассажирские корабли, но до недавнего времени практически не пользовался ни тем, ни другим. В нашей современной жизни все подчинено целесообразности, все сковано ее прагматичными правилами. Я, как и все, кого я знаю, был замкнут в этой практичной клетке, но теперь твердо решил, что непременно вырвусь на волю. Потому я и предпочел поезд автобусу или аренде собственной машины. Мои водительские права, к счастью, остались действительны, несмотря на произошедшее со мной, пришлось лишь заново сдать биометрию. Нет, я не собирался отказываться от автомобиля, и рассчитывал взять что-то приличное по прибытию в Дандолк, но до города я все-таки решил ехать поездом. К счастью, мое место оказалось в самом хвосте вагона, к тому же у окна и одинарное. Присев в удобное даже для меня кресло, я с горем пополам отрегулировал его под свой рост, включил в сеть планшетник и заказал стюарду чай с круассанами – близился файв-о-клок.

Вагон был полупустой, народу ехало немного, в основном яппи обоих полов, которые, едва опустив пятую точку в кресло, моментально утыкались в свои гаджеты. В дальнем от меня конце салона устроилась веселая компания из трех парней и девушки, немедленно доставшая банки с элем и карты. Оттуда периодически доносились раскаты здорового смеха, но меня это ничуть не беспокоило. Толпа возбужденных футбольных фанов, на мой взгляд, была бы намного худшими попутчиками.

К моменту отправления, однако, вагон заполнился более чем наполовину. Контингент был примерно однотипный, прибавилась только одна семейная пара с двумя симпатичными рыжими детишками. Они сидели через проход и на ряд позади меня. Малыши то и дело косились на меня, и одного из них, которого я мысленно прозвал Дейлом, отец даже разок строго одернул. Другой (естественно, получивший прозвище Чип) был старше, а потому серьезнее. На нем, кстати, был даже плащик, как у Чипа, только вот шляпы не хватало для полноты образа.

Тем не менее место напротив меня никто не занимал, и, к сожалению, я догадывался почему. Должен заметить, что в своей прошлой жизни я бы и сам не сел напротив такого субъекта, каким я стал ныне. Это лицемерие, гордо именуемое толерантностью, прошито в глубине нашего сознания. Мы не умеем, более того, мы не желаем сочувствовать чьей-то беде. Проще сделать вид, что человек ничем от тебя не отличается… то есть затереть проблему. Сделать вид, что ее не существует.

Задумавшись над этим, я едва не пропустил момент, когда место напротив меня все-таки заняли. Едва – потому что появление моей соседки я не мог не заметить, хотя она двигалась легко, как тень облака в погожий день. Сначала мне показалось, что она ребенок, девочка не старше семи-восьми лет, но когда она подняла голову (она что-то искала в своей сумочке) и отвела прядь пушистых рыжих, как кожура апельсина, волос от лица, я увидел милое лицо молодой женщины.

При этом рост у нее был поменьше моего, вряд ли больше трех футов, если не меньше. Сначала я даже удивился, но потом вспомнил о том, что мне рассказал таксист, и решил, что девушка, вероятнее всего, тоже из Хоулленда. Она была молода, едва ли старше двадцати пяти, и признаки карликовости, за исключением малого роста, у нее были практически незаметны. Правда, у нее были немного детские черты лица, но такое сплошь и рядом встречается и у обычных женщин. Большие зеленые, или, выражаясь языком поэтов, аквамариновые, глаза, пушистые рыжие ресницы и рыжеватые брови, курносый милый нос, небольшие, четко очерченные, пухлые губы, аккуратный подбородок… Девушку можно было даже назвать красивой, но нечто, встроенное в человеческую генетическую память, препятствовало этому.

Впоследствии я часто задумывался над этим: почему человек не в состоянии заметить красоту в тех, кто внешне отличается от стандарта, заложенного природой. В нашем «коллективном бессознательном», в самых его недрах, заложено нечто отталкивающее нас от подобных людей. Вероятно, это происходит потому, что с биологической точки зрения подобные люди менее жизнеспособны, чем «полноценные». Но ведь мы живем совершенно в другом мире, чем наши далекие пращуры, полагавшиеся на свои инстинкты. Мы создали цивилизацию, защищающую нас от вызовов природы. Так разве после этого психология человека не должна была измениться, стать более лояльной и более восприимчивой к тем, кого до сих пор называют «неполноценными людьми»? Но нет, вместо этого мы искусственно создали «толерантность» и лицемерно заставляем себя «быть терпимыми». А ведь, если вдуматься, какое ужасное понятие заключено в самом выражении «терпимость»! Мы словно специально сами себя настраиваем против «не таких», иных, непохожих… Если человека принуждать к чему-то, внутри него рано или поздно созреет протест против того, к чему его принуждают! Невозможно любить из-под палки. Невозможно в принудительном порядке относиться к другому человеку, как к равному…