Семь признаков счастья (сборник)

– Возможно, потому, что у нас нет нефти, – ответила она, мило улыбнувшись в ответ. – Хотя, если разобраться, у нас все вполне демократичненько, не менее чем в тех же Соединенных Штатах. У них демократы и консерваторы, у нас – консерваторы и лейбористы, вполне кошерно.

– Давайте угадаю. Харконен – главный консерватор?

Она опять мило заулыбалась и тряхнула головой, рассыпая золотинки волос:

– Наоборот, лейборист. Лейборист лоббирует туризм, что само по себе казус. – Она внимательно посмотрела на меня: – Но вы, очевидно, разбираетесь в политике… Скажите, чем вы занимаетесь?

Мне почему-то было легко общаться с ней, и я думаю, не только потому, что она была ростом ниже меня на несколько дюймов.

– Угадайте, – предложил я.

Она задумалась, слегка наморщив носик, что само по себе было довольно мило, как и вся ее детская непосредственность при некоторой взрослой внешности.

– Вы политолог, – решила она. – А может, журналист. Странно, что я вас не знаю, хотя… Вы кажетесь мне знакомым. Вот только ка….

И она внезапно замолкла, а ее щеки залил такой румянец, какого я еще никогда не видел ни у кого. Даже у моего шурина – блондина, красневшего так, что даже шея розовела.

– Карлика-политолога вы бы запомнили точно? – тихо и мягко сказал я. Она закрыла губы ладонью жестом столь старомодным, что он казался совершенно чуждым окружающей нас обстановке современного поезда. Чуждым, как ангел в борделе.

Внутри меня что-то кувыркнулось, словно от выпитой рюмки доброго виски, но я протянул руку и, взяв ее запястье, отвел ладонь от лица.

– Вам совершенно нечего стесняться, – уверенно сказал я. – Мне кажется, что вам, как и мне, не по душе всеобщее лицемерие. Лично меня совершенно не беспокоит мой нынешний рост, я не вижу причин комплексовать по этому поводу. А вы?

Она посмотрела прямо мне в глаза и ничего не ответила. Тогда я продолжил:

– Я не политолог и не журналист, хотя не так давно действительно мелькал в прессе. Я ученый, физик, химик, биолог и эколог. Раньше таких называли энциклопедистами, хотя на меня этот термин распространить нельзя. Во многих областях науки я не более компетентен, чем покойный осьминог Пауль в термоядерном синтезе…

Она снова внимательно посмотрела на меня. Казалось, вот-вот, еще немного – и она меня вспомнит, но увы…

– Несколько месяцев назад я выдвинул теорию, что человечеству для выживания надо уменьшиться в размерах. Признаю, теория очень сырая, но…

– Что вы говорите? А разве человек может уменьшиться в размерах? – с удивлением перебила меня она.

– Я смог, – ответил я, понимая, что говорю с некоторой толикой нехорошей гордости. – Я, к вашему сведению, не всегда был четырехфутовым.

У нее даже зрачки расширились от изумления:

– Вы меня разыгрываете?

Я вздохнул. Очевидно, опять придется пересказывать свою историю.

Общество Ариэль мне нравилось. Сначала я решил, это потому, что с ней я общался легко и непринужденно, как ни с кем другим. Ни меня, ни ее не сковывало то, что мы… необычные. А затем, когда уже закончил свой рассказ, я вдруг понял, что вообще никогда ни с кем не общался так непринужденно, как с ней. Тогда я еще боялся признаться себе, а может, просто не успел понять, что она мне нравится, и не только как человек, но и как женщина. Я просто ни о чем таком не думал, а от души наслаждался ее обществом.

– Вам хуже, чем мне, – выслушав меня, сказала она простодушно.

– Почему это? – спросил я, любуясь переливами света в ее волосах. Сейчас, когда солнце уже скрылось за деревьями, но еще не успело зайти за горизонт, ее волосы вновь стали медными, но не такими, как в Дублине, более теплых оттенков, словно подсвеченными изнутри.

– Потому что я всегда была такой. Я ничего не теряла, и мне не с чем сравнивать, а вот вы…

Я, совсем как она, пожал плечами. Черт, кажется, это заразно.

– Откровенно говоря, меня не столько потрясло мое превращение, сколько реакция окружающих на него.

– Какая же она была?

– Ну, если в общих чертах… Все отчего-то решили, что я от этого должен впасть в непробудную депрессию. А когда я их разочаровал, поспешили объявить меня сумасшедшим.

Она с пониманием кивнула:

– Такое впечатление, что все считают нас глубоко несчастными в душе и стараются пожалеть. – Она вздохнула. – Честно говоря, я рада тому, что возвращаюсь в Хоулленд. В большом мире мне было очень неуютно.

Я машинально кивнул, задумавшись над ее словами. Неуютно… А мне, когда я еще был нормального роста, было ли уютно в «большом» мире? Может, дело тут вовсе не в размерах? Если да, тогда Хоулленд, должно быть, удивительно приятное местечко.

Словно прочитав мои мысли, она продолжила:

– В Хоулленде все по-другому. Конечно, мы живем небогато, но как-то…

– Уютно? – подсказал я.

Ответить она не успела.