Семь раз проверь...

Чтобы резче оттенить основное различие между двумя видами речи, Бодуэн де Куртенэ в серьезном научном труде не пренебрег ссылкой на народную мудрость: «Написанное и вообще графически изображенное остается; говоримое мгновенно проходит, исчезает. Относительная прочность письма выражена в поговорках: в латинской: „Verba volant, scripta manent“ („Слова улетают, написанное остается“) и в русской: „Что написано пером, того не вырубишь топором"» [13, с.33].

Сказанное здесь насчет письма полностью подходит и для печатного слова. Но не привелось читать работ, в которых коренные особенности печатного текста рассматривались бы с той же обстоятельностью, как это сделано в отношении устной и письменной речи. Молчаливо подразумевается, что качества, присущие письменному тексту, относятся и к печатному. Между тем одного этого умозаключения недостаточно.

Бодуэн де Куртенэ в названном труде коснулся и печати (правда, не углубляясь в рассмотрение данного вопроса): «Только оптические проявления языкового общения могут повторяться любое количество раз путем мультипликации, могут мультиплицироваться. Сюда относится списывание написанного, печать и т.д.» [13, с. 34]. Проводя грань между беспрерывностью «языка произносительно-слухового» и прерывностью «языка писано-зрительного», ученый выделил также одно из свойств печатного слова: «Мышление рядом графем с пробелами сказывается теперь особенно в печати, где каждая буква стоит отдельно, не соединяясь с другой» [13, с. 17]. В качестве примера он указывал на различие больших и малых букв, различие устава, курсива и разрядки. Остроумно его замечание: «О „жирных буквах“ можно говорить, но нельзя говорить о „жирных звуках“».

Наконец, в отличие от звуковых единиц — фонем, ограниченных «строго определенными максимумами и минимумами во всех направлениях», графемы имеют беспредельную, ничем не ограничиваемую растяжимость и изменчивость: «Каждую графему мы можем представить себе чуть ли не бесконечно малой, равно как и чуть ли не бесконечно великой» [13, с. 20]. Высказывая эту мысль, не имел ли выдающийся лингвист в виду печатный текст с его изумительной «игрой шрифтов» и переменчивостью букв во всех направлениях?

Таким образом, И. А. Бодуэн де Куртенэ точно указал на ряд атрибутов печатного слова, в том числе такие его особенности, как прерывистость текста, подвижность и видоизменяемость букв, а главное — возможность многократно воспроизводить и размножать («мультиплицировать») однажды написанное.

Опираясь на его блестящее исследование, Г.О. Винокур уже в советское время выдвинул заслуживающий внимания тезис о «языке типографии». По его мнению, запас типографских шрифтов является такой же системой, как язык, в котором все решается соотнесенностью элементов. Как формы, так и размеры шрифта имеют свои особые смысловые функции. Поэтому на графику можно смотреть не только как на рисунок или орнамент, но также как на особый язык. «И вот с этой точки зрения, — писал Г.О. Винокур, — на графику мы смотрим весьма редко. Мы, конечно, пользуемся графикой как смысловыми сигналами, но пользуемся несознательно, поневоле» [24, с. 35].

Несмотря на столь обещающий «зачин», вопрос о специфике печатного слова и много позднее оставался открытым. Правда, в 1931 году Н. Ф. Яковлев предложил термин «полиграфическая речь» принятый А. А. Реформатским, который справедливо заметил, что «графика современной печати использует все приемы, известные в истории письма» [96, с. 44]. В другой своей работе он пояснил, в каком смысле толкуется это новое определение: «Под языком книги мы разумеем, в отличие от собственно языка (языка науки, класса, местности, отдельного человека), систему выразительных средств этой книги, те специфические средства обозначения, специфические знаки, группы знаков и их соотношения, которые характерны, типичны для данного типа издания» [98, с. 95].

Короче говоря, наметилась тенденция не расширять сумму признаков печатного слова, отправляясь от классического труда Бодуэна де Куртенэ, а наоборот, сводить ее к чисто внешним моментам — системе выразительных средств. Не без влияния этой тенденции на долгие годы осталось «за бортом» такое одновременно «удобное» и «неудобное» свойство печатного языка, как подвижность и изменчивость литер, усугубляющее опасность нарушения привычных сочетаний букв и слов.

Если в свете современных научных взглядов смотреть на печатный текст как на один из «каналов» для передачи информации (к счастью, в этом никто не сомневается и не затевает споров!), то мы должны прежде всего подивиться его несравненной пропускной способности (многие миллионы книг и миллиарды читателей!) и замечательной приспособленности для того, чтобы впитывать, держать про запас и щедро расточать информацию в продолжение десятков лет и целых веков.